Пьесы

Рупрехт(улыбаясь). А вы шикарно разоделись, Лизель.

Лизель слегка разводит руки, оглядывает себя; улыбаясь, прислушивается к разговору.

Матрос(встает). Ну, теперь мне надо скорей домой. Мамка ругается, когда еда остывает. Почки под кислым соусом. Мое любимое кушанье. Ни в Австралии, ни в Индии, ни в Америке — нигде я не мог поесть таких почек. Только у своей мамки. (Пауза.) Завтра вечером я покачу в Бремен. Потом сначала в Бразилию. (Поднимает руку.) А оттуда… Придешь завтра обедать к мамке?

Рупрехт. Всенепременно.

Матрос. Мне надо идти. Надо. (Встает.) Прощайте все! (Поворачивается к двери.) Когда мамка идет в церковь в теплом платке, она не мерзнет. (Машет рукой.) Ну, прощайте!

Голоса. Прощай. — Прощайте! #

Матрос поспешно уходит.

Софи. Чудесный человек! Ребенок!

Рупрехт(улыбаясь). Этот ребенок, если понадобится, ни секунды не колеблясь, отдаст за меня жизнь. Но я никому не желаю встретиться с его нежными детскими кулачками.

Лизель(оглядывает кимоно; про себя). Я надену кимоно, когда ко мне придет подруга. Вот она удивится! (Снимает кимоно, аккуратно вешает его на спинку стула.)

Софи и Рупрехт с улыбкой наблюдают за ней.

Вальтер(вбегает с огромным букетом красных гвоздик и протягивает его Рупрехту)

. Эти роскошные гвоздики прислал тебе господин полицейский комиссар.

Рупрехт(улыбаясь, читает написанное на визитной карточке, прикрепленной к букету). «За этот сорт гвоздик на прошлой неделе я получил первую премию на международной выставке цветов. Теперь для полноты счастья мне не хватает лишь черных гвоздик вашего пастора».

Вальтер. Ну, Софи, давай! Едем на дачу.

Софи(радостно подпрыгивает). О да!

Вальтер. Давай быстро соберем вещи. Пошли, Софи!

Вальтер и Софи(радостно). До свиданья! (Уходят.)

Лизель. А матрос-то любит свою мамку!

Рупрехт. К тому же он друг, лучше которого не сыщешь на целом свете, (Шутя, церемонно подает Лизель букет гвоздик.) Это вам, Лизель!

Лизель. Мне?

Рупрехт. Мамочке семейства короля шляп!

(Пауза.) Ну, Лизель, как же насчет этого?

Лизель. Чего именно?

Рупрехт. Насчет вальса, на который я обещал пригласить вас двадцать пять лет назад?

Лизель. Ну что теперь об этом говорить. Я — старая развалина…

Рупрехт идет к патефону и ставит пластинку.

Повар с женой легли вздремнуть. Если они проснутся, будет скандал.

Рупрехт. Мы станцуем вальс, даже если проснется весь мир.

Медленный вальс начинается.

(Подает руку.) Прошу, Лизель!

Лизель. Вот ведь вы какой!

Танцуют, в руках Лизель — букет гвоздик.

Рупрехт(когда вальс подходит к концу, целует Лизель в обе щеки, вытаскивает из нагрудного кармана письмо, кладет его на стол и идет к двери). Прощайте, Лизель!.. Славная моя Лизель! (Уходит.)

Лизель(идет к столу с букетом в руке, берет письмо и читает медленно, словно про себя). «Сынок, мне снова приснилось, что я поднимаюсь по трапу с чемоданчиком в руке. Видно, не убежишь от самого себя, иначе будешь несчастен. Меня радует, что по отношению к тебе я смог погасить хотя бы частицу своего старого долга; что ты своевременно повернул с мерзкого пути накопительства, повернул к жизни и к твоей жене, в высшей степени достойной любви! Сынок, недолгую жизнь, даруемую людям, надо суметь прожить умеючи. А жизнь состоит из мелочей, эти мелочи, в сущности, и создают настоящую радость. У меня никогда не было терпения, а кто нетерпелив, никогда не будет доволен.

Я беспокойный человек. Я не могу быть по-настоящему доволен, пока еще не всем дано быть радостными и довольными. Такой человек, как я, не может долго усидеть на одном месте в мире, где миллионы людей голодают, чтобы такие типы, как старик, загребали кучи денег и вели жизнь, в сущности, уже нечеловеческую. Обо мне не тревожься.

Быть может, когда-нибудь и я найду себе местечко на земле, — в конце концов, в этом нуждается даже такой закоренелый бродяга, как я, когда-то поклявшиеся во что бы то ни стало оставаться человеком.

Твой отец, твой друг!»

Лизель растроганно смотрит прямо перед собой.

Занавес