Петербург

- "Это вы называете выступлением, партийной работой? Окружить меня сыском... Всюду следовать за мной по пятам... Самому же во всем разувериться... Заниматься чтением Откровения... Одновременно выслеживать... Милостивый государь, вы... вы... вы..."

Наконец, снова вырвавшись, Николай Аполлонович Аблеухов побежал: они летели по улице.

УЛИЦА

Улица!

Как она изменилась: как и ее изменили эти суровые дни!

Там вон - те чугунные жерди решетки какого-то садика; в ветер бились багряные листья там кленов, ударяясь о жерди; но багряные листья уже свеялись; и суки - сухие скелеты - одни там и чернели, и скрежетали.

Был сентябрь: небо было голубое и чистое; а теперь все не то: наливаться потоком тяжелого олова стало небо с утра; сентября - нет.

Они летели по улице:

- "Но позвольте, Николай Аполлонович", - не унимался взволнованный и разобиженный Дуд-кин, - "вы согласитесь, что теперь без объяснения нам расстаться нельзя..."

- "Больше нам не о чем говорить", - сухо отрезал Николай Аполлонович из-под ухарски загнутой шляпы.

- "Объяснитесь толковее", - настаивал в свою очередь Александр Иванович.

Обида и беспокойное изумление изобразились в дергавшихся чертах; изумление, скажем мы от себя, было тут неподдельным, и столь неподдельным, что Николай Аполлонович Аблеухов неподдельность того изумления вопреки рассеянью гнева не мог не заметить.

Он обернулся и без прежней запальчивости, но с какою-то плаксивою злостью затараторил стреми-тёльно:

- "Нет, нет, нет!.. О чем еще там объясняться?.. И не смейте оспаривать... Сам я вправе потребовать величайшей отчетливости... Сам-то я ведь страдаю, не вы, не товарищ ваш..."

- "Что?.. Да что же?"

- "Передать узелок..."

- "Ну?"

- "Без всякого предупреждения, объяснения, просьбы..."

Александр Иванович густо весь покраснел.

- "И потом в воду кануть... Чрез какое-то под ставное лицо угрожать мне полицией..."

Александр Иванович при этом незаслуженном обвинении нервно дернулся к Аблеухову:

- "Остановитесь: какая полиция?"

- "Да, полиция..."

- "О какой вы полиции?.. Что за мерзость?.. Что за намеки?.. Кто из нас невменяем?"

Но Николай Аполлонович, чья плаксивая злость перешла снова в ярость, прохрипел ему в ухо:

- "Я бы вас", - раздался его хрип (оскаленный рот улыбался, казалось: кусая, кидался на ухо)...

- "Я бы вас... вот сейчас - вот на этом вот месте: я бы... я... среди белого дня в назидание этой вот публике, Александр Иванович, мой милейший..." (он путался)...

Там вон, там...

Из того резного окошка того глянцевитого домика в летний вечер июльский на закат жевала губами все какая-то старушоночка (- "Я бы вас...", - донеслось откуда-то издали до Александра Ивановича); с августа затворилось окошко и пропала старушка; в сентябре вынесли глазетовый гроб; за гробом шла кучка: господин в потертом пальто и в фуражке с кокардою; с ним - семеро белобрысых мальчат.

Был гроб заколочен.

(- "Да-с, Александр Иванович, да-с", - донеслось откуда-то до Александра Ивановича).

После в дом зашныряли картузы и обшваркали лестницу; говорили, будто бы за стенами там фабрикуют снаряды; Александр Иванович знал, что тот самый снаряд принесен был сперва к нему на чердак - из этого домика.

И тут вздрогнул невольно.

Как странно: возвращенный грубо к действительности (странный он был человек: думал о домике в то самое время, когда Николай Аполлонович кидал ему свои фразы...) - ну, так вот: из невнятного бреда сенаторского сынка о полиции, решительном и бесповоротном отказе, Александр Иванович понял

_ "Слушайте", - сказал он, - "немногое, что мне понятно, в вашей речи понятно, это - вот только что: весь вопрос в узелке..."

- "О ней, разумеется: вы мне собственноручно передали ее на хранение".

- "Странно..."

Странно: разговор происходил у того самого домика, где бомба возникла: бомба-то, ставши умственной, описала правильный круг, так что речь о бомбе возникла в месте возникновения бомбы.

- "Тише же, Николай Аполлонович: непонятно мне, признаться, волнение ваше... Вы вот меня оскорбляете: чтб же вы видите предосудительного в поступке моем?"

- "Как что? "

- "Да, что подлого в том, что партия", - слова эти произнес шепоточком он, - "вас просила до времени поберечь узелок? Вы же сами были соглас-ны? И - все тут... Так что если вам неприятно у себя узелочек, то ничего мне не стоит за узелком забежать..."

- "Ах, оставьте, пожалуйста, эту мину невинности: если бы дело касалось одного узелка..."

- "Тсс! Потише: нас могут услышать..."

- "Одного узелка, - то... я бы вас понял... Не в этом дело: не притворяйтесь несведущим..."

- "В чем же дело?"

- "В насилии".

- "Насилия не было..."

- "В организованном сыске..."

- "Насилия, повторяю же, не было: вы согласились охотно; что ж касается сыска, то я..."

- "Да, тогда - летом..."

- "Что летом?"

- "В принципе я соглашался, или, верней, предлагал, и... пожалуй... я дал обещание, предполагая, что принуждения никакого не может тут быть, как