Петербург

Николай Аполлонович, просительно едва поспевавший за Дудкиным, все как будто боялся оформить пред ним основной свой вопрос, вытекающий из открытия, что автор ужасной записки не мог быть носителем партийного директива; в этом состояла теперь его главная мысль: мысль огромнейшей важности - по практическим следствиям; эта мысль застряла теперь у него в голове (переменились их роли: теперь Александр Иванович, не Николай Аполлонович, ожесточенно расталкивал их обставшие котелки).

- "Итак, стало быть, полагаете вы, - итак, стало быть: во всем этом вкралась ошибка?"

Сделавши этот робкий подход к своей мысли, Николай Аполлонович почувствовал, как по телу его рассыпались горстями мурашки: а ну, если он представляется, - думалось - и - одолевала боязнь.

"Это вы о записке-то?" - вскинул глазами

Александр Иванович; и оторвался от угрюмого созерцания текшего изобилия: котелков, голов и усов.

- "Ну, разумеется: мало сказать, что ошибка... Не ошибка, а гнусное шарлатанство тут вмешалось во все; бессмыслие выдержано в совершенстве - с сознательной целью: произвольно ворваться в отношение тесно связанных друг с другом людей, перепутать их; и в партийном хаосе утопить выступление партии".

- "Так помогите мне..."

- "Недопустимое издевательство", - перебил его Дудкин, - "вмешалось из сплетен и мороков".

- "Умоляю же вас, посоветуйте мне..."

- "И во все вмешалась измена: тут несет чем-то грозным, зловещим..."

- "Я не знаю... Запутался я... Я... не спал эту ночь..."

- "И все это - морок".

Теперь Александр Иванович Дудкин протянул Аб-лвухову в порыве участия руку; и здесь, кстати, заметил: Николай Аполлонович значительно ниже его (Николай Аполлонович не отличался росточком). - "Соберите же все хладнокровие..." - "Господи! Вам легко говорить: хладнокровие - я не спал эту ночь... я не знаю, что теперь делать..."

- "Сидите и ждите..."

- "Вы придете ко мне?"

- "Говорю - сидите и ждите: я берусь вам помочь".

Он сказал так уверенно, убежденно, почти вдохновенно, что Аблеухов угомонился мгновенно; а, по правде сказать, в порыве сочувствия Аблеухову Александр Иванович переоценивал свою помощь... В самом деле: чем мог он помочь? Он был одинокий, отрезанный от общения; конспирация позакрывала ему доступ в самое партийное тело; в Комитете же Александр Иванович не состоял никогда, хоть он и хвастался Аблеухову штаб-квартирою; если мог он помочь, то единственно мог помочь он Липпанченкой; мог сказать он Липпанченке, воздействовать чрез Липпанченку. Надо было прежде всего Липпанченку захватить. Предварительно же надо было скорей успокоить этого до глубины души потрясенного человека. И он - успокоил:

- "Я уверен, что узлы гадкой козни распутать сумею я: я сегодня же, тотчас, наведу надлежащие справки, и..."

И - запнулся: надлежащие справки мог дать лишь Липпанченко; более же никто... Что если нет его в Петербурге?

- "И..?"

- "И дам завтра ответ".

- "Благодарю вас, спасибо, спасибо", - и Николай Аполлонович бросился пожимать ему руки; Александр Иванович тут смутился невольно (все зависело от того, где теперь находилась особа и какими справками располагала она).

- "Ах, оставьте же: ваше дело касается всех нас лично..."

Но Николай Аполлонович, пребывавший до этой минуты в совершеннейшем ужасе, только и мог отозватъся на всякое слово поддержки либо вполне апатично, либо - восторженно.

И Николай Аполлонович отозвался восторженно.

Между тем Александр Иванович уже вновь влетел в свою мысль; поразил его один маленький фактик: Николай Аполлонович я божился, и клялся, что ужасное поручение исходило от неизвестного анонима; и аноним Аблеухову писывал уж не раз; и было тут ясно: неизвестный тот аноним и был, собственно, провокатором. Далее...

Из аблеуховской путаной речи все же можно было вывести следствие; свои особые сношения с партией были тут налицо, и из этих особых сношений нечистота выростала; силился Александр Иванович себе выяснять и еще кое-что; и силился тщетно: мысль его продождилась в текшее на них изобилие - усов, бород, подбородков.

НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ

Бороды, усы, подбородки: то изобилие составляло верхние оконечности человеческих туловищ. Протекали плечи, плечи и плечи; черную, как смола гущу образовали все плечи; в высшей степени вязкую и медленно текущую гущу образовали все и плечо Александра Ивановича моментально приклеилось к гуще; так сказать, оно влипло; и ,Александр Иванович Дудкин последовал за своенравным плечом, сообразуясь с законом о нераздель-ной цельности тела; так был выкинут он на Невский

Проспект; там икринкой вдавился он в чернотой текущую гущу.