Петербургское действо

— Не хватитъ умнія довести до конца! Или боюсь… дорого обойдется! Я не шучу, Лотхенъ, прибавила графиня задумчиво.

Лотхенъ перестала смяться и развела руками.

— Что жъ тутъ длать?… сказала она тихо. — За то деньги. И какія деньги?! Куча! Кучи червонцевъ!!

XI

Въ дом Тюфякиныхъ, стоявшемъ вдали отъ городской суеты, среди пустырей и сугробовъ, было всегда мирно и тихо, но теперь стало точно мертво. Въ обыкновенное время у нихъ бывали гости, но теперь, вслдствіе великаго поста и, наконецъ приближавшихся дней страстной недли, считалось совершенно неприличнымъ и даже грховнымъ здить въ гости. Но если было тихо и мирно въ дом сиротъ княженъ Тюфякиныхъ, то не было мира и тишины на сердц какъ у старой опекунши, такъ и у двухъ княженъ. За послднее время случилось что-то странное и никто не зналъ даже какъ назвать случившееся. Вс три обитательницы были печальны и каждая поглощена своей заботой и своимъ горемъ. При этомъ вс три молчали, такъ какъ у всхъ трехъ было тайное горе, которымъ подлиться было нельзя.

Тетка-опекунша, съ недлю назадъ, черезъ пріятельницу узнала нчто, поразившее ее и смутившее до глубины души. Она узнала, что Настя съ самой масляницы обманывала ее и, узжая съ «киргизомъ», не бывала вовсе въ гостяхъ, а сидла въ его квартир.

Это было невроятно и необъяснимо! Какое удовольствіе могла находить Настя просиживать дни или вечера у своего своднаго брата, вмсто того, чтобы веселиться на вечеринкахъ. Гарина невольно оробла и думать боялась о томъ, что назойливо лзло ей въ голову.

«Сводитъ у себя въ квартир! И съ кмъ?!».. думала она поневол.

Въ такіе для нея великіе дни поста и молитвы, Гарина сидла по цлымъ часамъ молча въ своемъ кресл и думала, что длать, съ чего начать. Она боялась даже приступить къ допросу Насти.

Младшая княжна, съ своей стороны, часто ловила теперь на себ косой и подозрительный взглядъ тетки-опекунши и иногда отворачивалась, иногда же, будто вдругъ вспыхивая, но не отъ стыда, а отъ гнва, упорнымъ взглядомъ встрчала взглядъ тетки-опекунши. И Пелагея Михайловна по этому взгляду догадывалась, что на дняхъ имъ предстоитъ помряться силами.

Наконецъ, совсть начала мучить старую двицу. Она упрекала себя въ томъ, что не выгнала совсмъ изъ дома «киргиза», позволила себя провести за носъ и сама виной той бды, которая чудится ей.

Настя передъ страстной перестала вызжать, потому что князь Глбъ не являлся, и стала сумрачна, иногда печальна, иногда раздражительна и привязывалась ко всякому пустяку, чтобы только повздорить съ теткой, а въ особенности съ сестрой.

Княжна Василекъ была всхъ грустнй, но грусть ея была кроткая, почти робкая. И безъ того несловоохотливая, не болтунья, теперь Василекъ почти рта не раскрывала. Такъ какъ все хозяйство въ дом лежало на ней, то, вставъ до восхода солнца, Василекъ цлый день хлопотала и въ дом, и во двор и въ службахъ. Раза два или три въ день она накидывала теплый капоръ, куцавйку и выбгала взглянуть въ кухню, въ погребъ, коровникъ, даже конюшню. Часто вся пунцовая отъ долгаго стоянія передъ печью въ кухн, она выбгала прямо на морозъ, потому что кто-нибудь изъ людей приходилъ и звалъ ее ради какого нибудь пустяка.

Къ этому прибавились теперь службы церковныя. По два раза въ день Василекъ старалась избавиться отъ домашнихъ хлопотъ и успокоиться на минуту въ храм отъ дрязгъ домашнихъ, а главное — забыться въ молитв отъ того страннаго чувства, которое теперь завладло всмъ ея существомъ.

Изъ головы ея ни на минуту не выходила мысль — гд и что сестринъ женихъ, Дмитрій Дмитріевичъ? Что длаетъ этотъ юноша и почему уже давно не былъ у нихъ? Она узнала нчто, подославъ тихонько лакея въ квартиру Квасова, что немного утшило ее; она узнала, что Шепелевъ немножко хвораетъ.

«Стало быть, черезъ хворость свою не бывалъ у насъ», утшала она себя, а не отъ какой другой причины.

Тмъ не мене она давнымъ давно не видла его, не бесдовала съ нимъ и вдругъ, къ ея собственному ужасу, на душ ея ощутилась какая-то страшная пустота. Все, что хотя немного занимало ее прежде, теперь опостылило ей. Во всемъ ихъ дом былъ только одинъ предметъ или скоре одно существо, къ которому съ какимъ-то страннымъ чувствомъ, почти любви, относилась Василекъ. Предметъ ея нжнаго вниманія былъ тотъ птухъ, который когда-то сломалъ себ ногу и котораго они перевязывали вмст съ Шепелевымъ.

Василекъ думала иногда, что у ней умъ за разумъ заходитъ, потому что ей казалось, что этотъ глупый птушекъ ей дороже сестры и тетки. Принуждена она была убдиться въ этомъ довольно просто.

Однажды утромъ, Гарина, не спавшая всю ночь отъ своей новой тревоги, въ которой боялась признаться даже себ самой, почувствовала себя довольно плохо и осталась противъ обыкновенія на два лишнихъ часа въ постели.