Петербургское действо. Том 1

– Я тебе сказал, не болтай, – повторил тот же красавец офицер. – Если б я был гневный барин, я бы тебя за болтовню прогнал, – продолжал офицер, как бы умышленно громко и с расстановкой, будто желая обратить внимание на свои слова.

Шепелев, сидевший рядом с кучером, заметил, как тот ухмыльнулся и потряс головой, как бы говоря: «Ох уж вы, затейники!»

Они ехали шибко и вскоре были уже около Итальянского дворца. Затем повернули на Невский проспект и быстро доскакали до площади, где налево показалась небольшая церковь – Казанский собор. Здесь тот же красивый офицер, очевидно владелец саней, остановил кучера и обратился к Шепелеву:

– Ну, господин солдат, слезайте и бегите домой. Шибко бегите, вам надо согреться. А то застудитесь, и заболеете, и умрете! И тогда не стоило мне вас спасать.

– Слушаю-с.

– Вам непременно надо жить, я вам это приказываю! – полушутя вымолвил офицер, когда Шепелев слез с облучка и стал перед санями.

– Спасибо вам, господа; от всей души благодарю, – с чувством вымолвил Шепелев, кланяясь. – Если бы не вы, бог весть, что бы было. Убили бы, пожалуй, меня.

Красивый офицер наклонился из саней и протянул Шепелеву руку. Юноша, привыкший, по обычаю, целоваться, здороваясь и прощаясь, или просто кланяться, не знал, что значит эта протянутая рука.

– Дайте руку, – сказал офицер.

Шепелев, недоумевая, протянул руку, и маленькая ручка сжала ее. И, не выпуская ее, офицер проговорил с своим странным акцентом;

– Послушайте, если мы с вами где-нибудь встретимся, то вы не дивитесь и не ахайте! Потом об этом случае не только не говорите при мне, но даже не кланяйтесь мне и не узнавайте меня, будто я вам незнаком и будто никогда мы с вами не видались. Поняли вы меня?

– Понял, – недоумевая и нерешительно произнес Шепелев.

– И не кланяйтесь и ничего не говорите со мной.

– Слушаю-с.

Офицер принял руку и погрозился пальчиком со словами:

– Если вы не исполните этого, меня узнаете, разболтаете все, то вам будет очень дурно! Я известен лично государю, тотчас же ему пожалуюсь, и вас вышлют вон из столицы. Клянусь вам святой Марией, что я не шучу. Так верно, все исполните?

– Будьте покойны. Да мы нигде никогда и не встретимся, Я нигде не бываю и никого не знаю. Ни единой души не знаю во всем Петербурге.

– Вот как? Почему ж, господин нелюдим?

– Я только очень недавно приехал в столицу поступить на службу. А родни у меня здесь нет. Прежде у меня была родственница в Петербурге, Мавра Егоровна Шувалова, приятельница покойной государыни. Она была рожденная Шепелева, и мое имя тоже Шепелев. А теперь я ни души не знаю, и мы, верно вам сказываю, нигде повстречаться не можем.

Шепелев замолчал, а офицер пристально смотрел на него своими красивыми глазами и будто раздумывал о чем-то. Этот юноша рядовой, совершенная противоположность его самого, то есть белокурый и голубоглазый красавец, очевидно, теперь привлек внимание чернобрового офицера.

– Неужели вы во всей столице совершенно никого не знаете?

– Ни единого человека из чужих. Только дядя Квасов, у которого я живу, да один рядовой нашего полка, с которым познакомился на днях, а больше ни души не знаю.

– Вы и живете у этого дяди? Как вы сказали имя?

– Квасов. У него и живу.

– Где?

– На квартире около ротного двора… Ах, еще есть! – ахнул вдруг Шепелев. – Невеста моя… ее семейство.

– Вот как! – вымолвил, звонко рассмеявшись, офицер. – Про невесту и забыли. – И, не спуская глаз с лица Шепелева, он снова будто задумался вдруг об чем-то, внезапно пришедшем на ум. Но, тотчас придя в себя, он выговорил: – Ну, Степан, ступай домой! Прощайте, господин жених. Помните вашу спасительницу от грабителей.

Сани тронулись, Шепелев стоял и смотрел недоумевая.

Вдруг ряженая красавица обернулась из саней к нему и крикнула, когда уже лошади подхватили:

– А может быть, и до свиданья!

Затем Шепелев услыхал тот же смех, веселый и громкий. Сани скрылись, а молодой рядовой все стоял неподвижно на том же месте, несмотря на пробиравший его мороз, и, наконец, выговорил:

– Вот удивительное происшествие! Ведь это еще удивительнее, чем миска на голштинце! Еще занимательнее самого даже моего нихт-михта. Расскажу дяде. Ах нет, уж лучше не расскажу, обожду, а то ведь как грозился! Чудные офицеры, точно барыни ряженые… А что, если и впрямь барыни, а не офицеры? Ведь он и сам сказал: спасительницу помнить, стало быть, кого же… его самого. Стало быть, он выходит – она. Вот уж это подлинно настоящие чудеса!!

Однако, несмотря на мечтания молодого малого, мороз окончательно пробрал его, и он с места бросился бежать во весь дух к квартире дяди. И, только пробежав около версты, он почувствовал, как члены его полузамерзлые снова отошли и снова ему стало немного теплее.

Разумеется, когда Аким Акимыч встретил племянника на крыльце, полуодетого, красноносого, посинелого, то ахнул и вскрикнул:

– А тулуп?!

– Сграбили, дядюшка! – почти весело воскликнул Шепелев, врываясь мимо Квасова в теплый коридор.

– Как сграбили?

– Да так, дядюшка, сняли; спасибо, сам цел ушел да не замерз на дороге.

– В Чухонском Яму?

– Да, дядюшка.