Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

— Ага, скоро. Обед только. Солнце во–он где… Он с моим папаней работает. И вместе ходят.

— Да? — остановился Миша. Он направился было домой, согнувшись на один бок под тяжестью ведра. — Откуда ты знаешь?

— Чего?

— Что вместе работают?

— Тю, а ты что, не знал?.. Давай помогу, — ухватился мальчик за ручку ведра с другой стороны.

И они вдвоем понесли. Вода в ведре играла, выплескивалась на землю, обдавала ноги холодными брызгами. Заманчиво было Мише сходить на речку, но далеко, боязно, сестра отцу расскажет.

А вскоре случилось то, что так часто вспоминали они с Валей. Вовка пришел к нему с двумя приятелями, и сестра отпустила Мишу поиграть с ними, но не надолго, пригрозив сказать отцу, если он обманет.

Они ходили в депо, где пыхтели, сипели паровозы, где жарко пахло особенными незнакомыми и таинственными запахами, играли в ножички под забором в мягкой и сухой земле. Проигравший должен был вытягивать зубами маленький колышек из земли, вбитый донельзя. Миша страшно боялся проиграть. Думалось, если он проиграет, то всю жизнь ребята будут насмехаться над ним.

Шли назад незнакомым ему переулком, шли вдоль забора. Миша шагал радостный: он подружился с тамбовскими ребятами, они приняли его, как равного, он не проиграл в ножички.

— Ух ты, вот это яблоки! — остановился он восхищенный.

Яблоки за забором сгибали ветки своей тяжестью, крупные, бело–розовые. Он таких больших еще не видел.

— Одного хватит, чтоб наесться! Вот бы залезть…

— Ага, там. — начал Вовка, но его толкнул в бок один из ребят, и он замолчал. Миша не видел этого, он прильнул к щели в заборе.

— Никого нет… Пусто, — прошептал тот, что толкнул Вовку. Он тоже стал смотреть в щель. — Вот бы по яблочку!

Миша глянул на забор: высокий, поверху колючая проволока. Если подпрыгнуть, ухватиться можно, подтянуться, перелезть. Только проволока мешает, оцарапаться можно.

— Я полезу, — загорелся, расхрабрился он перед ребятами. Хотелось окончательно утвердиться в их глазах, показаться смелым, отчаянным. — Подсади! — шепнул он Вовке.

— А оттуда?

— Я по сучку и сюда, видишь? — указал Миша на нависшую над забором ветку другой яблони.

— Давай, давай, только шустрей, — подзадорил тот, что толкнул Вовку.

Они подсадили Мишу. Он ухватился за верх забора так, чтобы не уколоть о шипы проволоки руку, и заглянул в сад: увидел кусты крыжовника, смородины возле забора, яблоки в траве, дорожку, ведущую к зеленой небольшой веранде с открытой дверью. За дверью темнота. Тихо. На верхней ступени — кошка, белая, с черным ухом и черным пятном на боку. Сидела спокойно. Миша ухватился за ветку. Она зашумела листьями. Но на веранде было по–прежнему тихо и темно. Кошка тоже даже ухом не повела. Радовало то, что не нужно было лезть на дерево за яблоками. Они лежали на земле. Хватай, за пазуху и назад. Миша, держась за ветку, взобрался на забор и спрыгнул в траву, в мягкую землю под куст крыжовника. Спрыгнул и присел, прислушиваясь и осматриваясь. Кошка теперь следила за ним, выставив уши. Пусть следит. Миша выскочил из–за куста, схватил одно яблоко, другое, сунул за пазуху. Яблоки тугие, прохладные, крупные, пальцами еле ухватываешь, такие большие. И вдруг какой–то негромкий дробный стук от веранды донесся. Миша оглянулся, оцепенел от ужаса. К нему, простучав когтями по деревянным ступеням веранды, неслась черная лохматая собака, вначале показалось — не собака, медведь, такая она была огромная и невиданно лохматая. И мчалась она молча, спокойно, словно уверенная — никуда он не денется, не уйти ему от нее: зачем лаять, суетиться зря. Он закричал, нет закричал, а как–то взвизгнул дико и не помня себя от ужаса кинулся к забору, взлетел, ухватился за верх ожег, распорол ладони о шипы проволоки, но не почувствовал этого вначале, навалился грудью на проволоку, разодрал кожу, и от боли не смог перекинуть ноги через забор, повис на рубашке на шипах, отчаянно дергая босыми ногами, стараясь найти опору, чтобы перелезть. Но пальцы ног скользили по доскам. Мельком он увидел через забор удирающих по переулку ребят. И тут он почувствовал, что кто–то ухватил его за штанину и потянул вниз. Миша завизжал сильнее, чувствуя, как штаны сползают с него. Он слышал какие–то непонятные крики сзади.

— Азор! Азор!

И дергался, извивался, орал. Ноги были спутаны сползшими штанами.

— Ну слазь же! Чего орешь! — сквозь свой рев услышал он сердитый крик.

Оглянулся, увидел девочку, державшую за ошейник страшную собаку, которая и не пыталась рваться к нему, стояла спокойно и глядела на него насмешливо. Он разжал пальцы, повис на рубашке, дернулся: с треском лопнула ткань, и он свалился на землю, не удержался, сел голым задом в куст крыжовника. Взвыл снова, подскочил, ударился об забор, упал и стал, завывая, всхлипывая, возиться на земле, натягивать штаны, бросая взгляды на сердитую девочку. Лохматая собака спокойно, с каким–то насмешливым любопытством смотрела на него. Ладони у Миши в крови, грудь в глубоких кровавых царапинах.

— Не ори! — снова прикрикнула девочка и приказала собаке, толкнув за ошейник: — Азор, иди домой!