И все же обстановка, которая складывалась в моменты приезда Грушина на полигон, максимально способствовала быстрому принятию решений о всевозможных доработках, внесении необходимых изменений в конструкцию ракеты. Здесь, как ни в одном другом месте, Грушин оказывался рядом с непосредственными исполнителями работ – и опытными специалистами, и новичками, различий между которыми для Грушина не существовало. С первых же дней работы на предприятии новички сталкивались с его абсолютным нежеланием гладить кого‑либо по головке или просто благодарить за хорошо выполненное дело. Единственным критерием в выяснении того, как Грушин относился к тому или иному специалисту, было поручение ему сложного задания. Это означало проявление доверия и уважения и все возможные благодарности.
Один из приездов Грушина на полигон состоялся в апреле 1956 года. Это время для Капустина Яра считается едва ли не лучшим в году, когда пригревает весеннее солнце, разливается море тюльпанов, в небе беспрерывно щебечут птицы, а воздух наполнен такими ароматами сочных степных трав, что ими невозможно надышаться. А кругом, насколько хватает взора, бескрайняя степь с остатками бывших хуторов и фруктовых садов. Именно такую идиллическую картину в те дни должен был нарушить грохот двигателя очередной стартующей ракеты. И однажды, ближе к вечеру, он прокатился по степи. Но сила его оказалась значительно меньше, чем ожидалось, – на этот раз вместо ускорителя ракеты на пусковой установке запустился маршевый двигатель.
Поднять ракету в воздух ему, конечно, не удалось, но с направляющей стрелы она медленно сползла. Находившиеся неподалеку от пусковой установки инженеры и испытатели мгновенно убежали в разные стороны от этой грохочущей ракеты. Предпринять что‑либо было уже невозможно. Так и ползала ракета по земле положенные ей десятки секунд, до тех пор, пока не кончилось топливо, пропахав за это время своими крыльями несколько десятков метров степной земли.
Грушин, находившийся в сотне метров от пусковой площадки и наблюдавший за земным путем ракеты, был вне себя от ярости. Это качество в полной мере проявлялось в нем лишь тогда, когда он сталкивался с допущенными кем‑то ошибками или неточностями. И следовавшие за этим четкие и уверенные указания всегда сочетались с самыми резкими оценками, дававшимися зачастую при значительном стечении «народа». Правда, если все шло хорошо, что, впрочем, также бывало нечасто, Грушин старался не замечать участников работы, проявляя к ним видимое безразличие. И подобную твердость человека, не склонного к лирике, ощущали на себе не только сотрудники и смежники, но и вышестоящее руководство, относившееся к Грушину как к человеку предельно жесткому и бескомпромиссному.
На этот раз Грушин не стал сразу распекать испытателей и медленно направился к домику руководства полигона. И лишь поздним вечером он вернулся в финский домик, в котором жили на полигоне специалисты ОКБ‑2. Здесь уже спали усталые и не чуявшие под собой ног испытатели, конструкторы и теоретики, прозанимавшиеся со строптивой ракетой весь остаток дня и вечер. Как пришел Грушин, они, конечно, не слышали, и хотя в его душе все еще бушевало, а виновник происшедшей с ракетой аварии находился в этом доме, он, сняв ботинки на пороге, прошел на цыпочках в свою комнату и тихо закрыл дверь. «Разбор полетов» состоялся только утром, когда все пришли в себя от перенесенного накануне стресса.
Глава 11. Набирая высоту
В среду, 4 июля 1956 года, на приеме в американском посольстве по случаю 180‑летия независимости США Никита Хрущев был преисполнен оптимизма. Еще бы – лишь несколько дней назад из Москвы отбыла делегация американских военных во главе с начальником штаба ВВС США Н. Туайнингом, которые посетили несколько авиационных заводов, военных училищ, посмотрели авиационный парад в Тушино. Казалось, что «холодная» война наконец‑то собирается смениться оттепелью. Но для работников американского посольства Хрущев в тот день был не просто главой советского руководства. Десятки глаз устремились на него и по другой причине – все надеялись увидеть его реакцию на первые полеты над СССР новейшего высотного разведчика. Однако, по их мнению, ничем подобным Хрущев озабочен не был.
Действительно, 4 июля радиолокаторам советской системы ПВО удалось неоднократно зафиксировать полет над страной «неопознанного летающего объекта». Но идентифицировать его не удалось. Объект не был похож ни на один из известных ранее самолетов‑нарушителей, ни на воздушный шар. Он двигался на высоте около 20 км и обладал странной способностью «проваливаться», исчезать с экранов радиолокаторов, а потом опять появляться. Недоумение вызывала и его скорость, которая доходила иногда до скорости полета птицы. Специалисты, к которым немедленно обратились за помощью, разводили руками, выдвигали версии о неизвестном природном явлении. Но буквально на следующий день все повторилось вновь: на 20‑километровой высоте объект пролетел над центральными районами страны, зависал, делал развороты…