Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Послы на слова Нарышкина о поручении всех дел боярам возражали, что царский указ они от него, ближнего боярина, слышат, только им по тому указу без воли королевского величества поступить отнюдь не возможно и никогда того не учинят: всякий посол должен своему государю служить и по данному от него повелению дело свое исправлять. Ссылка Нарышкина на примеры других посланников их не убеждает. Иных государей посланники им не пример, потому что они присланы не в посланниках, а в великих и полномочных послах. Поступая так, посланники действовали по воле своих государей. Сначала, отказавшись писать королю о разрешении им подать грамоту боярам, опасаясь его королевского гнева, потом, однако, они заявили, что будут писать королю и, если от короля указ об отдании грамоты получат, тогда по тому и учинить будут должны. При этом, поняв, очевидно, слова Нарышкина о посланнике цесаря римского в смысле сравнения, что цесарь выше шведского короля и что если уже посланник цесаря мог отдавать грамоты боярам, то тем более это возможно для шведских послов, послы сочли нужным заявить, что их государь не меньше цесарского величества римского и что при сравнении ставить его меньше того монарха невозможно. Приведя все эти основания, послы еще раз подтвердили, что без воли короля отдать им грамоты никому, кроме самого царя, нельзя, «хотя за тем и медление в житии их на Москве учинится». Что же касается дел, с ними наказанных, то они объявляют, что главное их дело, за которым они присланы, боярину уже известно — это на основании 27-й статьи Кардисского договора подтверждение мирных договоров: Кардисского и дополнительного Плюсского, причем царю следует в присутствии послов на присланной с ними подтвержденной королевской грамоте и на своей докончальной грамоте «дать присягу на св. Евангелии и тот вечный мир своею государскою душею и крестным целованием подтвердить».

Нарышкин поспешил заверить послов в том, что он упомянул о посланниках других государств отнюдь не для сравнения достоинства их короля с достоинством цесаря и не ставит поведения тех посланников им в обязательный пример, а упомянул об их действиях только для того, чтобы показать неотменную братскую дружбу и любовь их государей к царю. Если послы пожелают в отсутствие государя отдать грамоту ближним боярам, то им будет учинен прием «с церемониями и с почитанием, и со встречами», примут у них грамоту ближние бояре на его, великого государя, дворе в Ответной палате при всем сенате, и во всем им учинена будет церемония по посольскому обыкновению, в том умаления чести государю их, королю, никакого не будет, наоборот, «паче из того урастет соседственная дружба и любовь» между их государями. Затем Нарышкин самым решительным образом протестовал против толкования статьи 27 Кардисского договора в том смысле, чтобы царь по этой статье обязан был при подтверждении договоров приносить присягу, целуя крест и Евангелие. «Такого обязательства, — заявил боярин, — в той статье не написано, а говорят они о том напрасно, знатно не ведая совершенного тех статей постановления… и чел ближний боярин им, послом, того Кардисского договору 27-ю статью». В статье этой действительно о принесении присяги не говорится; упоминается только, что в случае смерти одного из договорившихся государей должно происходить «обвещение посольствами» и подкрепление договора подтвержденными грамотами[215]

.

Послы заметили, что о подтверждении они с ближним боярином говорить не могут, потому что не имеют при себе шведского текста договора. «Когда, даст Бог, увидят они его царского величества очи и по подании грамоты будут в ответе у бояр, тогда будут говорить и об этом деле, и о других делах». В заключение послы вновь и вновь объявили, что отдавать королевской грамоты никому, кроме самого государя, невозможно и «без указа от королевского величества того учинить не смеют». На этом разговор кончился. В нем Нарышкин весьма откровенно дал послам понять, что они явились в Москву не вовремя; но убеждения его вручить королевскую грамоту ему в присутствии всех бояр на торжественной приемной аудиенции и затем отправлять посольские дела в отсутствие государя действия на послов не оказали; они остались непреклонны и настаивали на своем требовании вручить грамоту самому государю. Вопрос о форме подтверждения мирных договоров они оставили открытым, изъявив желание обсуждать его после приемной аудиенции. По окончании беседы им было объявлено, что въезд их в Москву назначен на 25 июля[216]. Въезд посольства в Москву состоялся 26 июля. В торжественном кортеже принимали участие военные отряды особого рода. Ехали 2 роты «дворовых людей» — служители хозяйственных дворцов, ведомых в приказе Большого дворца, под командою ротмистров, которыми были их начальники по дворцам — «путные ключники».