Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Между тем новые политические силы были заинтересованы перетянуть Кропоткина на свою сторону. Петр Алексеевич мог бы стать солидной козырной картой в политической борьбе. Такую попытку предприняли лидеры Партии социалистов-революционеров. «Понятно, что партия эсеров с восторгом и с огорчением любовалась писательством Петра Алексеевича Кропоткина, признавая всю силу его и сознавая всю невозможность воспользоваться им. Он анархист. Зачем он анархист? Такой же народник, как мы, эсеры, такой же революционер, как мы, и анархист!»[1205], – писала позднее Екатерина Брешко-Брешковская. Все больше читающей публики в России проявляло интерес к его книгам. В 1900 году кружок эсеров во главе с Николаем Дмитриевичем Авксентьевым (1878–1943) начал переводить на русский язык и готовить к изданию «Записки революционера». Книга была издана «Фондом вольной русской прессы» в 1902 году[1206]. Эсеры «контрабандно» пересылали мемуары Кропоткина в Россию, «где действительно они производили сильное впечатление – во всех слоях общества»

[1207], – вспоминала Брешко-Брешковская о ситуации 1903 года.

Предстояло убедить Петра Алексеевича разрешить партии эсеров «воспользоваться» раскрученным брендом «Кропоткин». Казалось, Екатерина Константиновна как нельзя лучше подходит для этой роли. Прежде всего, она была несравненным переговорщиком и пропагандистом, умела убеждать собеседника, воздействуя на чувства человека. Один из известных синдикалистских и анархистских публицистов и издателей, Владимир Поссе, очень ярко воспроизвел ее манеру уговаривать:

– Чего держишься в сторонке? Иди к нам, с миром надо работать, а не в одиночку. Разногласие – вздор. Вон сухое дерево! Решили срубить, чего же тут толковать, как рубить. Взял топор и срубил.

«Не помню всех ее доводов, но помню, что они были до неловкости примитивны и направлены против вреда излишних умствований. ‹…› Спорить с ней было невозможно; как старый верующий человек, она возражений не воспринимала, пропуская их мимо ушей. ‹…› Шел от нее с той неловкостью в душе, с какой должен был идти неверующий после беседы с Иоанном Кронштадтским»[1208], – вспоминал Поссе.

Кропоткины встретили Брешко-Брешковскую и «приютили у себя как родную»[1209]. Уверенность в успехе «бабушке» придавало то обстоятельство, что Николай Чайковский, имевший репутацию «анархиста и сотрудника П. А. Кропоткина»

[1210], переводивший на русский язык его работу «Государство, его роль в истории», недавно примкнул к эсерам. Вдруг и с Кропоткиным получится?

Несомненно, им было о чем поговорить как людям одного поколения и даже одного дружеского круга. Когда-то Брешко-Брешковская была знакома с петербургскими «чайковцами», и кому, как не ей, было знать подходы к старому соратнику. К тому же Екатерина Константиновна обладала семилетним опытом нелегальной деятельности и информацией о революционной работе в десятках регионов. Общение с ней представляло большой интерес для Кропоткина.

И действительно – они до того подружились, что позднее даже весело танцевали. Об этом пишет лидер партии кадетов Павел Николаевич Милюков (1859–1943), познакомившийся с Кропоткиным в феврале 1904 года. Он наблюдал их случайную встречу на квартире знакомых политэмигрантов: «Свидание стариков было самое задушевное, и после угощения оба пустились в русский пляс. Надо было видеть, как бабушка Брешковская кокетливо помахивала платочком, павой приплясывала вокруг своего кавалера. А Кропоткин увивался кругом ее гоголем. О, матушка Русь! Крепко засела ты в сердцах этих неумолимых противников русской старины»[1211]

.

Но еще до приезда Екатерины Константиновны Кропоткин уже многое знал о партии эсеров. Источников информации было достаточно. В октябре 1903 года его друг Клеменц писал, довольно негативно рассуждая об этой партии: «Социально-революционная партия возбуждает против себя тем, что у нее нет ясной программы и схемы будущей деятельности»[1212].

По свидетельству Брешко-Брешковской, об эсерах Кропоткин высказывался с симпатией, но проявлял большую осторожность и был склонен резко критиковать их позицию. Прежде всего, для анархиста Кропоткина была неприемлема слишком умеренная программа этой партии, не посягавшая на государство.

«Вы хлопочете только о том, чтобы земельки прибавили, и то как вас преследуют, а ведь мы идем против всего, что стоит на дороге к полному освобождению человека от старых пут. К нам беспощадно относятся, нас не только боятся, нас ненавидят»[1213], – вспоминала разговор с ним Брешко-Брешковская. Неприемлемой для него была и централизованная партийная организация эсеров: «Организация давит волю личности, это путы, связывающие все наши высшие способности. ‹…› Видишь, ваши организации стесняют вас самих, и особенно стесняют крестьян и рабочих. Они ждут указаний от комитетов, им не дают свободы действий»[1214].