Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Группа эта начала с 1903 года выпускать одноименную газету. Инициатива исходила от молодых анархистов: Гогелиа, Иконниковой и Михаила Георгиевича Церетели (1878–1965), – ставших лидерами «хлебовольцев». Уже во втором номере газеты был помещен текст заявления, сделанного когда-то Кропоткиным на судебном процессе в Лионе[1222]. В августе 1903 года Кропоткин с восторгом писал об этом издании своим друзьям. Черкезову: «Ты видел, конечно, «Хлеб и Воля». Очень хорошо. Все хорошо – и мысль, и язык»[1223]

. Лазарю Борисовичу Гольденбергу: «А видел ли ты Хлеб и Воля газету? Наши молодые соскучились ждать нас, стариков, и выпустили. И отлично»[1224]. Он не хотел быть ни руководителем, ни участником этой группы. Опасался, что его авторитет будет лишь препятствием для свободы их работы в России. Ну что ж, друг Черкезов… продолжал Петр Алексеевич свою мысль: «Мы им только мешали бы. А помогать будем»[1225]

.

Сам он первоначально проявлял осторожность. В октябре 1903 года попросил Марию Гольдсмит съездить в Женеву и познакомиться со всеми участниками проекта «Хлеб и Воля», чтобы выяснить ситуацию. Ведь, по его мнению, успех дела мог быть лишь «при полной солидарности пишущих»[1226]. Да, такая солидарность была… Когда читаешь номера «Хлеба и Воли», становится очевидно, что не было серьезных разногласий у молодых «хлебовольцев» со своим учителем. Уже в декабре того же года он подготовил и послал редакции этого журнала свою первую статью «Мирный исход или революция». Свои труды для них он в шутку именовал «моя хлебная работа».

И все же конфликт произошел по одному из самых спорных и неоднозначных вопросов для анархистов – о терроре… Этому «проклятому вопросу» была посвящена одна из цикла статей Георгия Гогелиа «К характеристике нашей тактики» (1903–1904). Георгий не считал боевые покушения главным средством борьбы анархистов, но признавал их исключительно как «средство самозащиты угнетенных против угнетателей»[1227]. Иными словами, он считал, что террор угнетенных – это ответ на террор (жестокие репрессии) со стороны правительства, помещиков и капиталистов против революционеров, а также против участников забастовок и крестьянских выступлений. Гогелиа утверждал, что покушения имеют «агитационное» и даже «педагогическое» значение, поскольку развивают революционные настроения среди трудящихся. Он также считал, что целями боевых акций должно стать «изъятие из обращения» «особенно жестоких и „талантливых“» противников прогрессивных перемен из числа чиновников, предпринимателей и коммерческих служащих, проявивших себя как защитники «интересов капитала и власти имущих». Террор анархистов, по замыслу Гогелиа, должен был принять «децентрализованный», «разлитой» характер – то есть осуществляться по собственной инициативе автономными группами, действующими в каждом городе, деревне, на каждом предприятии[1228]

.

Петр Алексеевич отправил открытое письмо в редакцию «Хлеба и Воли» и раскритиковал статью в письмах Гольдсмит и Черкезову. «Я думаю, ничего более способного оттолкнуть русскую молодежь от зарождающегося анархического движения нельзя было написать»[1229], – заявил он. Почему? Революционер должен действовать личным примером, а не призывать других рисковать своей жизнью, сам проживая за границей: «То, что я сказал бы (и говорил) в прокламации в России, я не позволю себе сказать здесь, в газете»[1230]. Мораль сей басни проста: изволите призывать – извольте и своей шкурой рисковать: «…анархисту звать людей на террор непозволительно, раз он не находится на месте и не несет, наравне со всеми, всех возможных последствий»[1231]

.

Второе: покушение должно быть итогом личного возмущения человека, потрясенного несправедливостью существующих порядков. И ни в коем случае не может быть тактическим приемом, принятым организацией как обязательное действие. Поэтому «возводить террор в систему, вообще, по-моему, глупо, ошибочно»[1232]. «Уверять читателей, что люди несут свою голову на плаху, чтобы „изъять из обращения с педагогической целью“, – просто возмутительно. Таким тоном говорили только буржуазята»[1233], – гневно выговаривался он в письме Черкезову и почти те же слова повторил в письмах Гольдсмит и самим «хлебовольцам»[1234]. И наконец, ребята явно играли с огнем. Ведь народовольца Бурцева в ноябре 1903 года уже арестовывали в Швейцарии за пропаганду покушения на российского царя. Кончилась эта история высылкой Бурцева и его соратника Павла Александровича Кракова из Швейцарии. Доиграются «хлебовольцы», что прихлопнут и их[1235].