Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

Распределители для узкого круга лиц создавались почти всеми ведомствами, управлениями, комиссариатами. Разница была лишь в том, что одним из них, в деятельности своей прямо со сферой распределения не соприкасавшимся, приходилось довольствоваться немногим. Некоторым из них уже в 1918 г. пришло понимание того, что бороться с голодом «путем предъявления требований о повышении окладов» бесполезно. Ответы начальства, которые доводилось получать работающим на свои требования, нередко почти текстуально совпадали с теми, которые отправлял своим подчиненным комиссар Петроградского округа путей сообщения (ПОПС) т. А.Д. Нагловский[686]: «Что касается продовольствия, то сами содействовать организации продовольствия не можем, это не входит в компетенцию административных органов, но даем право устроить закупочный орган, который отправится за продовольствием на места»

[687]. Иными словами: ищите выход сами. По словам «Трибуны государственных служащих», «хоть и не сразу, но голод все же заставил их (государственных служащих. – А. Р

.) на общие средства делегировать ходоков в хлебные места»[688]. Другим к таким крайним мерам прибегать не приходилось. Так, Хозяйственная комиссия Союза служащих Управления Особоуполномоченного по закупке хлеба, сахара и соли для армии в голодный январь 1919 г., когда жителям по несколько дней не отоваривались хлебные карточки

[689], выдавала на каждого члена семьи (но не более чем на 5 человек) следующие продукты: 5 шт. сельдей (следовательно, максимум 25 шт.), курагу, урюк (крупный и мелкий), изюм, кофе («Универсаль» или «Виктория»), миндаль, сушеные вишни (всего вышеперечисленного по фунту на человека), а также по 2 банки сардин (в томате и в масле), чернослив (неограниченное количество), мешок соли и пр. Цены были более чем умеренные: чернослив по 40 коп., миндаль – по 90, урюк – по 60, кофе – по 75–85 коп. и т. д.[690]

О существовании далеко не всех распределителей становилось известно широкому кругу жителей. Лишь в том случае, когда их деятельность становилась скандально известной (как, например, в случае с закрытыми чайными комиссара К.К. Стриевского), власти создавали какую-нибудь комиссию трех для расследования. До выводов дело, насколько можно судить по документам, почти никогда не доходило.

В ноябре 1918 г. некто С. Марков послал комиссару Компродсевоба А.И. Пучкову письмо, в котором, в частности, указывал следующее: «Между тем как Советское правительство твердо идет по намеченному пути национализации производства и распределения и частные предприятия прежней формации вынуждены постепенно отмирать, а лица, стоящие во главе их, или ликвидировать свои дела и скрываться за пределами Советской Республики, или же переходить на службу Советского правительства, в то же время начинает вновь развиваться частная предприимчивость и в еще более чем раньше, уродливых формах, причем, как это ни странно, зачастую не без участия тех или иных органов Советского правительства»[691].

Подмеченное автором данного письма явление получило столь быстрое и широкое распространение, что в 1919–1920 гг. городские власти в лице, например, возглавлявшей Отдел управления Петросовета Сары Равич (главного борца с рынками и частной торговлей в Петрограде) уже не пытались отрицать наличие прямой связи между преднамеренным развалом работы городских исполнительных органов и относительным процветанием как черного рынка, так и легальной частной торговли. В итоге пришли к тому, что сама борьба с частным торговым сектором стала считаться необходимой не столько ради построения социалистических начал в экономике, сколько ради достижения более близкой, как казалось, цели – уничтожения воровства совслужащих. Так, в августе 1919 г. Президиум Петросовета принял «ввиду тяжелого продовольственного положения г. Петрограда и сильно развившихся хищений и злоупотреблений предметами питания» обязательное постановление. Оно гласило, что все уличенные в подобного рода неблаговидных поступках будут караться народным судом как за спекуляцию и приговариваться к срокам от 3 месяцев до 3 лет без замены штрафом. О том, что в качестве объекта этого постановления выступал именно совслужащий, говорила заключительная фраза: «Все приговоренные по такого рода преступлениям лишаются навсегда права занимать какие бы то ни было должности, требующие доверия, о чем и делается соответствующая пометка на всех их документах»[692]. Обращает на себя внимание явная мягкость наказаний чиновников за должностные преступления, обычному спекулянту, по крайней мере на страницах газет, нередко грозили расстрелом.