Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

Последней попыткой Собрания Уполномоченных побудить рабочих к активным действиям была организация политической забастовки в июне. Однако к ней присоединились лишь немногие[861]. Майские и июньские заседания Собрания позволяют хорошо ощутить ту атмосферу бессильного протеста, который повсеместно наблюдался в рабочей среде. «Не далее как колпинские и сестрорецкие события[862] вызвали массу резолюций, которые, однако, не дали существенных результатов, не заставили говорить о себе всех и каждого. Все попытки протеста и волнения умерли. Комиссары имеют полное право говорить, что не выявилась воля петроградского пролетариата… Закрытие печати также не отозвалось в массах. Со скрежетом зубовным воспринимали мы закрытие „Луча“, „Дела народа“, „Дня“, но широкая рабочая масса этого не замечала», – упоминалось на заседании Собрания 23 мая 1918 г.

[863] С тревогой активисты Собрания уполномоченных воспринимают быстрые перепады настроений рабочих, слишком уж тесно увязанных с выдачей хлеба и других продуктов, – это видно из протокола заседания 29 мая: «Недели полторы назад положение было такое же. Некоторые заводы не работали, волновались, но прошло два дня, пришел хлеб, волнение улеглось, о восстании перестали говорить»[864].

За что голосовали рабочие-оппозиционеры в эти дни? За свободу печати, амнистию социалистам, отмену смертной казни, прекращение Гражданской войны. Эти требования были всеобщими. Кое-где протестовали против Брестского мира. Лозунг отставки Совнаркома иногда выдвигался открыто, иногда заменялся пожеланием, как это было в резолюции обуховцев 17 июня 1918 г., «создания общесоциалистической – демократической временной власти»[865]

. Сложным было отношение к Учредительному Собранию. Нередко, как на заводе Сименс-Шуккерт, выступали за «оздоровление Советов рабочих и солдатских депутатов путем перевыборов»[866]. Примечательно, что антибольшевистская резолюция Путиловского завода 6 августа 1918 г. кончалась призывами «Да здравствуют Советы Рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов», «Да здравствует Красная Армия»[867]. В других местах (например, на фабриках б. Паль и Варгунина, Обуховском заводе) лозунг Учредительного Собрания одобрялся без всяких оговорок

[868]. В целом резолюции почти не выходили за пределы эсеро-меньшевистских программ, но говорить об унификации их вряд ли правомерно. Мы видим заметное, хотя в чем-то и ограниченное «низовое» участие в их составлении. Так, на Путиловском заводе во время обсуждения одной из резолюций – об этом сообщалось на Собрании уполномоченных 29 мая – «председатель… вычеркнул было пункт об Учредительном Собрании, но большинство настояло на том, чтобы он был внесен»[869]. И о собрании в типографии газеты «Копейка» говорилось, что «оно приняло лозунги Собрания Уполномоченных и прибавило еще лозунг о свободе печати»[870]

. Если присмотреться к самим резолюциям, здесь зачастую нетрудно обнаружить и местные импровизации; одно из них – постановление путиловцев 6 августа 1918 г.: «Мы требуем немедленного разоружения всех вооруженных банд, поселившихся на железных дорогах, прикрывающихся флагом Красной Армии, производя[щих] разгромы и расстрелы рабочих и крестьян»[871]. И примеры эти можно продолжить.

Политические настроения масс в 1917–1921 гг. отчетливее и рельефнее для историка обозначались лишь во время наиболее значимых общественных акций. Особенно это справедливо по отношению к 1919–1920 гг., когда нередко только кампания по выборам в Советы позволяла хоть что-то узнать именно о политических чувствах людей. Они словно вызывались на политический диспут, и уже по их первичной реакции, даже молчаливой, можно было догадаться о преобладающих настроениях. Выборы Петроградского Совета летом 1918 г. в целом подтвердили ту расстановку сил, которая еще раньше была обнаружена Собранием Уполномоченных. Примем во внимание все: политическую апатию, избирательную систему, дававшую много преимуществ для властей, устранение инакомыслящих и даже целых партий, интенсивную идеологическую «обработку» горожан в условиях фактического запрета свободной печати[872]. Но все это лишь отчасти способно объяснить весомую коммунистическую победу на выборах[873]. Важнейший ее фактор – все еще сохраняющаяся «большевизация» части рабочих. Этот политико-психологический феномен в свое время обсуждало и Собрание Уполномоченных, на одном из заседаний которого прямо говорили: «Вырвать рабочих из-под большевистской опеки – задача почти непосильная. Здесь много говорили о подавленном настроении, но ничего другого и представить себе нельзя. Массы еще не вполне отошли от большевиков и не вполне разочаровались»[874].