Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

Такова эта пресловутая «политизация». Однако и в этом своем ограниченном проявлении она необычайно взволновала «отцов» города – верный признак того, что явилась для них неожиданной. Ко времени следующего забастовочного взрыва, к февралю 1921 г., властями уже были опробованы некоторые приемы антистачечной агитации. Однако события марта 1919 г. явно застали их врасплох. Они быстро начали терять самообладание, а иные из них – и чувство меры. Уже знакомый нам Зорин, например, с трибуны Петросовета счел уместным объявить, что «на территории Петербурга каждый честный рабочий имеет право пустить пулю в лоб каждому левому эсеру»[933]. Следы этой растерянности заметны, во-первых, в том, что большевики воспользовались как идеологическим оружием блоками уже привычной, отшлифованной, разветвленной аргументации против меньшевиков и эсеров. Миф о «святости» пролетариата не посмели разрушать, но дали ему особую интерпретацию: всем бастовавшим было отказано в праве именовать себя рабочими. И здесь зашли уж слишком далеко: путиловцев, еще не столь давно бывших объектом чуть ли не ритуального поклонения, не стесняясь, объявили сбродом контрреволюционеров и буржуазии. Во-вторых, для прекращения «волынок» использовали войска – и очень скоро, не дожидаясь результатов агитационных листовок. На территорию Путиловского завода подразделения кронштадтских матросов, красноармейцев и сводного рабочего коммунистического отряда были введены 18 марта. У заводских ворот поставили охрану и преградили путь как агитаторам, так и делегациям с других заводов. Начались аресты – взяли под стражу около 120 человек

[934]. И все закончилось – протесты, собрания, стачки. В следующие дни завод работал как обычно, волнения уже поутихли.

Угрозы, однако, подействовали не на всех. С 14 марта началось быстрое распространение стачек на других предприятиях. Первыми заволновались рабочие Рождественского трамвайного парка. Они собрались на митинг вечером 14 марта. Попытки прибывших сюда А.В. Луначарского и комиссара по агитации Союза коммун Северной области М.И. Лисовского «образумить» трамвайщиков успеха не имели. Но политическую часть митинга едва ли можно счесть радикальной. Говорили скорее о второстепенном: о «наймитах – латышах и китайцах», о поддержке путиловцев и посылке к ним депутации с красным флагом. И это собрание имело отчетливый «социалистический» оттенок. Примечательно, что речь Луначарского заглушалась криками: «белогвардеец», «барин», «снимите с него шубу»[935]

.

Собрание это не было доведено до конца. Власти не пожелали искушать судьбу и допускать существование еще одного очага напряженности в городе. Митингующих окружили некоей «сводной коммунистической ротой» и предложили предъявить свои документы. Возникла свалка, кто-то начал стрелять, толпа тут же разбежалась. Утром следующего дня трамваи были остановлены, в парке возник стихийный митинг, но к вечеру все улеглось. Не обошлось без арестов, но сделано это было более тихо, чем на Путиловском заводе[936].

Распространение стачек в эти дни происходило по следующей схеме. Сигналом для всех оппозиционных выступлений явилась забастовка путиловцев. Дальнейшее развитие конфликта зависело, однако, уже от специфических условий того или иного предприятия. Можно выявить несколько типов действий рабочих. Некоторые из них были ответом на путиловские волнения.

Путиловская резолюция обсуждалась и одобрялась митингами на заводах А. Коппель, Речкина и Трубочном[937]

. Где-то, впрочем, довести заводские собрания до конца не удавалось, и об их возможных результатах можно только гадать. Мы уже упоминали о том, как разогнали митинг в трамвайном парке; нечто подобное случилось и на заводе «Треугольник». Детали произошедшего там инцидента не совсем ясны – видимо, его причиной послужила драка на собрании между рабочими и членами завкома. Дело и здесь не обошлось без стрельбы, а повреждение во время паники трубы парового отопления стало источником многочисленных слухов об ошпаренных кипятком рабочих[938].