Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

В начале 1919 г. пока еще трудно разглядеть какие-либо симптомы предстоящего кризиса. Достаточно упомянуть в этой связи один из самых «беспокойных» районов города – Василеостровский. «Настроение удовлетворительное», «настроение довольно хорошее», «настроение ничего», «настроение массы поправилось по получении 8 фунтов муки» – таковы были сообщения в январе 1919 г. с заводов Кабельного, Посселя и Сименс-Гальске, Василеостровского трампарка и фабрики Печаткина[917]. Разумеется, где-то замечалось и глухое брожение. Сложной, как обычно, была обстановка на Балтийском заводе – об этом предупреждал местный коллектив РКП(б) 9 января: «Настроение масс противное коммунисту, были разговоры о забастовке на почве голода, что с трудом удалось приостановить»[918]. «Плохое» настроение обнаруживалось и на Гвоздильном заводе

[919]. Но тогда это были исключения. Однако уже иную картину в этом же районе мы можем наблюдать несколько недель спустя. «Недостаточная информация о положении на фронте вредно отражается на настроении масс» – об этом говорилось еще на собрании организаторов районных партколлективов 29 января 1919 г.[920] Какое-то ощущение надвигающейся грозы оставляет протокол собрания 19 февраля. Его участники делились такими впечатлениями о 12-й государственной типографии, Трубочном и Балтийском заводах, Сименс-Гальске: «О Советах и партии нельзя установить мнение массы», «настроение масс плохое, арест левых эсеров повлиял на массы», «много консерваторов и учредиловцев», «настроение масс неопределенное»[921]

.

Это еще не взрыв, но сама «неопределенность» говорит о многом. Громких выступлений пока не было, но даже на рабочих митингах в те дни все чаще заметно плохо скрываемое раздражение. Так, 1 марта 1919 г. призывавший на собрании молодежи Экспедиции заготовления государственных бумаг к мобилизации комсомольский оратор вместо привычного гула одобрения услышал в ответ крики: «Долой!», «На что нам Красная Армия?», «На что нам текущий момент»[922]. Не стеснялись уже и большевистских вождей. Рабочий Северной Судостроительной верфи П. Беляков так вспоминал о выступлении Ленина в Петроградском Народном доме в марте 1919 г. – там, где большевистский лидер предложил запретить пассажирские перевозки на железной дороге[923]: «Народу было очень много <…> между собой вели разговоры, что все это делается с той целью, чтобы не дать народу самому ездить за хлебом, а весь хлеб бросать для армии, для того чтобы та воевала, а здесь, в городе, ничего не будет, для них городское население ничто»

[924]. Все это совпало с недовольством низов по поводу слишком уж поспешной бюрократизации и «отрыва от народных масс» нового аппарата власти. Получаемые им «блага», сколь бы куцыми они еще ни были, вызывали живейший протест у рабочих и других слоев общества. Неслучайно Г. Зиновьев в начале 1919 г. несколько раз был вынужден говорить об этом публично. «Местами это приходится наблюдать, местами создалась такая атмосфера, что комиссар – это стало бранным словом», – заявил он на 6-м губернском съезде Советов 2 января 1919 г.[925] И о том же он упоминал спустя несколько недель на VIII съезде РКП(б) – о партячейках, отгородившихся стеной от масс, стремящихся к привилегиям, мечтающих о хорошей квартире и мягкой мебели и далеких от рабочих, которые смотрят на них «как на начальство»[926]

. Это нарочитое возвращение к одной и той же теме примечательно – очевидно, улавливался какой-то сдвиг в общественных настроениях. То, что произошло в городе в марте, вряд ли можно понять, отвлекаясь от всех этих частностей. Они создавали соответствующий психологический климат, который и подготовил мартовский кризис.

Точкой отсчета волнений следует считать 8 марта 1919 г. Утром этого дня начался самочинный митинг рабочих Путиловского завода, требовавших хлеба. Заводской комитет никоим образом не вмешивался в это действо и вообще постарался его не заметить. Это насторожило рабочих, заставивших комитет избрать из своей среды президиум собрания во время второго митинга, который состоялся утром 9 марта. Здесь мы наблюдаем очень характерный поступок – стремление к «легитимизации» митинга. Ни для чего другого завком не был им нужен. Никому из его представителей 9 марта рабочие не позволили выступать. Эта «легитимизация» – одна из форм самоограничения волнений; экономический характер заводской резолюции, несмотря на политические прения, едва ли был здесь случайным. Рабочие словно стремились показать свою «благонадежность» – они осмотрительно воздерживались поначалу от всего, что превращало их действия в политическую акцию. Показательно, что все это закончилось, едва прибывшие на митинг чиновники пообещали одарить путиловцев неким усиленным «бронированным» пайком к 12 марта[927].

Собственно, политизация волнений и произошла после 12 марта, когда из-за нерасторопности властей – они опоздали на несколько дней – обещанный паек не привезли на завод.