Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

Следует коснуться еще одного момента: что именно выдвигалось в качестве главного обвинения Центральной продовольственной управе? Проверявшая ее деятельность комиссия указывала в своем докладе: «все ее (т. е. ЦПУ! – А. Р.)

внимание было направлено на неполучение потребителем лишнего продукта, тогда как следовало направить усилия на своевременное предоставление потребителю причитающегося ему продукта»

[566]

. Иными словами, продовольствие действительно гнило. Бесспорно, в значительной мере это объяснялось плохим состоянием транспорта (имеются в виду не только дальние перевозки, но и транспортировка грузов в черте города, положение с которой вынудило Временное правительство 30 марта ввести принудительный наряд на перевозочные средства) и отсутствием налаженной системы распределения. Но в значительной степени ситуация объяснялась и организаторской нерасторопностью, прикрываемой желанием досконально выяснить все «за» и «против» на утомительных заседаниях различных согласительных комиссий. Сложившаяся практика оказалась очень живучей: и после октября 1917 г. она осталась без изменений.

Обладать исчерпывающей информацией о наличии продовольствия в Петрограде городские власти, конечно же, не могли. Подобная задача, впрочем, имевшимся статистическим органам никогда и не ставилась. Однако то, что имелось на складах Петроградской центральной продовольственной управы, учитывалось достаточно строго, а информация доводилась до сведения населения посредством специального «Бюллетеня». Вместе с тем попытки продовольственной управы найти действенный способ борьбы с возникавшей время от времени среди населения паникой в результате слухов о предстоящем исчезновении того или иного продукта питания не отличались особым изыском. Так, когда в начале лета 1917 г. ввели монополию на яйца, розничные торговцы заявили через прессу о том, что ответственность за поставку яиц на стол горожан они больше нести не будут. Возникший в итоге яичный ажиотаж управа пыталась погасить выбросом в продажу дополнительных партий этого ценного продукта питания. Если ранее население довольствовалось 10 вагонами яиц в сутки, то теперь в день продавалось по 34–45 вагонов[567]. Это продолжалось до тех пор, пока практически весь запас яиц не был исчерпан и ажиотаж не спал благодаря почти полному исчезновению этого продукта.

Собственно говоря, каких-либо новых способов разрешения продовольственной проблемы городским властям изобрести не удалось. Весь 1917 г. продолжали вводиться новые или возобновляться старые запреты на ряд продовольственных товаров. Так, 29 мая в ресторанах, трактирах, чайных и вафельных заведениях была воспрещена продажа молока. Такая же судьба постигла и сливки. Несколько ранее было запрещено выпекать кулебяки, пироги, печенье, пряники, вафли и т. п.[568]. Иногда городские власти отваживались и на более жесткие в отношении частной торговли меры – реквизиции; то реквизировалась привозимая в столицу телятина (по цене говядины), то баранина и свинина (по твердым ценам) и т. д. Было бы удивительным, если эти меры не стали бы вызывать со стороны частной торговли протеста и желания надуть существующие власти. Способы обмана были весьма различны – от простого (и в силу этого необычайно распространенного) «консервирования» товара в потайных местах или в железнодорожных тупиках в ожидании наступления подходящего момента для реализации до найма группы продавцов вразнос для быстрой распродажи незаконно приобретенного, то есть попросту украденного у той же городской думы или интендантства товара. Буквально выпекавшие одно постановление за другим, причем нередко противоречивые, городская дума и центральная продовольственная управа не обладали сколько-нибудь реальными возможностями контроля над их повсеместным исполнением, что в полной мере учитывалось той стороной, которая давно освоила традиции российской торговли.