Петрусь Потупа

— Так его, волчонка! — побросав поводья, смеясь, подзадоривали хлопцев селяне.

Данило втянул голову в плечи, закрыл лицо руками и только вздрагивал, когда в него попадал снежок.

Наконец он догадался крикнуть на лошадей. Испуганные кони рванули и вынесли его в безопасное место.

Данило повернул посиневшее лицо к ребятам и погрозил им кнутом.

— Молодцы, хлопцы, что проучили! — кричали селяне. — Да, видно, мало — ишь грозится, злыдень!

Обратно Петрусь повёл измученного коня на поводу. Навстречу не попадался ни один погоныч. Мальчик удивился. Войдя в лес, он увидел запрудившие дорогу упряжки. Лошади, свесив головы, дремали. В стороне возбуждённо гудела толпа.

У дорожной обочины валялась издыхающая лошадь. Иногда она поднимала голову, дико и жалобно водила вокруг глазами. Потом голова её снова бессильно падала на подстеленную солому.

Рядом с лошадью, запустив под шапку пальцы, сидел её хозяин — Горобец. Лицо его болезненно морщилось, и Петрусю показалось, что на глазах селянина блеснули слёзы.

Отойдя от Горобца, мальчик привязал лошадь к дереву и присоединился к толпе.

На время шум приутих. Говорил уважаемый громадой седоусый и степенный Семён Дубовик.

— Пора, селяне, браться за ум. Погубим коней, не на чем пахать будет. Вот Горобец, у него семья — восемь ртов, а остался без лошади. А что, ему пан свою взамен даст?

— От него дождёшься! — крикнул кто-то.

— Делать что, говори!

— Скажу, — продолжал Дубовик, неторопливо разглаживая усы. — Надо дать коням отдых, переждать оттепель и просить всей громадой панского управителя, чтобы фураж выдал.

Гул одобрительных голосов покрыл последние слова Дубовика:

— Правильно рассудил!

— Дубовик скажет — что гвоздь всадит!

Люди успокоились. Кое-кто потянулся за кисетом.

— Что тут за сбор? Кто разрешил? — послышался в стороне голос старосты.

Люди, увидев спешащего к ним голову с сотскими, зашевелились.

Говор постепенно смолк.

— Почему не у лошадей? — подходя, спросил староста, сверля глазами лица селян.

Из толпы выдвинулся Семён Дубовик.

— Силантий Денисович, — почтительно заговорил он, снимая шапку, — громада просит дать коням отдых, а также поговорить с управителем…

— Нельзя! — перебил староста. — Пан приказал, его воля, а наше холопское дело — слушаться да не рассуждать. Слышите?

— Слышим, не глухие, — отозвались сзади.

— Ты лучше, голова, скажи, почему пан фуража не даёт? Кони падают! — выкрикнул из середины чей-то голос.

— На то не было распоряжения ясновельможного, — ответил староста.

— Не было! Так пусть сам ясновельможный и возит!..

— Что?.. Что ты сказал? — крикнул староста.

— То, что и слышал, — насмешливо ответил тот же голос.

— А ну выйди сюда, кто отзывается! Выйди, говорю! — стукнул посохом староста, поднимаясь на носки и стараясь разглядеть лицо кричавшего.

— Чёрта тебе я лысого выйду, панский пёс!

В толпе послышался смех.

— В Сибирь захотелось? На каторгу?.. — надрывался староста.

— Не гавкай — не боимся!

— Выйти ему! Ишь какой скорый! — кричали сзади.

Староста оглянулся на растерявшихся сотских:

— Чуете, старшины? Бунт!

— Забрать у него палку да всыпать ему, чтобы не шёл против громады, — предложил кто-то спокойным голосом.

— Правда! Что на него смотреть!

Толпа стала обтекать старосту с боков.

«Не сломлю людей — пропаду!» — подумал староста.

Глаза его запрыгали по лицам односельчан и остановились на Семёне Дубовике.

— Ага, так это ты поднял бунт!.. Берите его! — закричал он сотским.

Толпа подалась вперёд:

— Не дадим!

— Семён волю людскую высказал!

Ловко пущенная палка сбила со старосты шапку.

— Берите его, лютого волка!

— Что же это?! — хрипло выкрикнул староста, схватившись руками за голову.

Глухой шум упавшего вблизи дерева заглушил его голос. В напряжённой тишине, наступившей вслед за падением дерева, взвился отчаянный, стенящий крик:

— А-а-а!.. А-а-а!..

Толпа замерла.

А страшный крик всё приближался, нарастал с каждой секундой.

Из-за дерева показался с искажённым лицом мальчик.

— Татку убило!.. — кричал он не останавливаясь. — Татку убило!..

— Ой, беда, люди! — проговорил кто-то.

— Татку убило! Татку убило! Татку убило!.. — всё слабее доносился удаляющийся голос мальчика.

Бросив старосту, толпа, будто по уговору, как прорвавшая плотину вода, ринулась к тому месту, откуда появился мальчик.

Люди спотыкались, падали, вскакивали и снова бежали.

Увязая в снегу, перепрыгивая через поваленные деревья, наравне с другими бежал Петрусь.

Дикими глазами оглядел староста опустевшую поляну. Сломанный его посох валялся рядом, а чуть подальше — втоптанная в грязь шапка. Подняв её, староста поспешил за сотскими.

Первое, что увидел подбежавший Петрусь, были торчащие из-под вороха спутанных ветвей ноги Грача. Поборов страх, он кинулся помогать людям.

Селяне хватались за ветви, кричали, суетились, кольями поддевали корявый ствол. Наконец им удалось приподнять и сдвинуть упавшее дерево.

Скрюченную фигуру крестьянина вынесли на открытое место и положили спиной на снег. Кто-то нашёл помятую шапку и бережно опустил её рядом с застывшим, неподвижным лицом.

— Может, живой ещё?.. А то за попом послать?.. — послышался из людской гущи неуверенный голос.