Петрусь Потупа

Но староста даже не взглянул на коня:

— Мне до этого дела нет. Раз старшие приказывают— работай, слушайся. А подохнет лошадь — на хребте повезёшь! Потому — для ясновельможного, — поднял он палец вверх. — Чуете, голота? Для пана!

— Выходит, жизни лишись, а чтоб только пан в масле купался! Да чтоб ему очи повылазило! — не вытерпел Деркач.

Староста опешил. Несколько мгновений он молчал, словно дерзость, сказанная Ефимом, застряла у него в горле.

— Ну так вот что, — медленно заговорил староста, постукивая о землю посохом, — как сядет солнце, чтоб всё, что за сегодня, что за прошлые дни осталось, подобрали подчистую. Слышите? Вечером приду! Не будет готово — на себя пеняйте! — закончил он отходя.

Погрозив людям палкой, староста скрылся за деревьями.

Дровосеки растерянно переглянулись.

— И бис его знает, как он, толстый кабан, подобрался до нас! — удивился Деркач, выдёргивая вбитый в дерево топор.

Петрусь вдруг кинулся к лошади, но Степан сердито остановил его:

— Отдыхай! Всё одно — и коня загубим и урока не сделаем.

— Тату, так вас же наказывать будут! — жалостно крикнул Петрусь.

Потупа только рукой махнул.

— Ну, брат, попали мы чёрту на зубы, — почёсывая затылок, промолвил Ефим.

— Работаем, а там что будет… — сурово отозвался Потупа, выбивая недокуренную трубку.

Петрусь повернулся к лошади. Серко стоял, понуро опустив голову. Он был так худ, что выступавшие на его впалых боках рёбра походили на обручи.

Перебирая мягкими, добрыми губами, Серко обнюхал руку мальчика.

— Есть хочешь? — ласково спросил Петрусь, поглаживая вспотевшую морду лошади.

Он вытащил из кармана засохший ломоть хлеба, посмотрел на него, вздохнул и решительно разломил пополам…

Петрусь сел на бревно и смотрел, как из-под топора отца, густо усеивая снег, летят белые, пахнущие смолой щепы. Всё глубже впивается в податливую мякоть отточенное лезвие. Вот уже на одной сердцевине Держится обречённое дерево. Едва заметная дрожь пробегает по его стволу, и вдруг, накренясь, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, оно, как раненый воин с раскинутыми в стороны руками, валится на землю.

— Поезжай, Петрусь! — не отрываясь от работы, крикнул Степан. — Да смотри коня береги.

Мальчик свернул из толстой верёвки петлю, захлестнул ею очищенное от коры и сучьев бревно и взялся за повод.

— Но-о!

Верёвки, привязанные к хомуту, натянулись, и бревно, выхваченное из снежного гнезда, медленно поползло за лошадью.

15

ВРАГИ

Выбравшись на дорогу, Петрусь влился в непрерывно движущийся поток. В дорожной грязи тонули взмыленные лошади, сани, брёвна. От поминутно возникающих вокруг звуков в воздухе стоял неумолчный шум.

Медленно продвигаясь вперёд, Петрусь повсюду встречал знакомые лица: вот поддевает колом бревно Назар, жестоко выпоротый за уведённого Петрусём коня; там замахивается кнутом на лошадь и что-то кричит Мирон; позади дядя Панас и селянин с огненной бородой, стоя у сцепившейся упряжки, осыпают друг друга бранью…

Оглядывая скопище взбудораженных людей, мальчик облегчённо вздохнул:

«Видно, не один батько с уроком не справится — вся громада с бедой сошлась».

Спустившись в долину, он увидел, что талые воды подтопили снег по всей пойме Дубравки.

Серко, еле передвигавший ноги, остановился.

Вскочив на бревно, Петрусь, болтая ногами, стал вытряхивать натёкшую в сапоги воду.

— Эй, вы, прочь с дороги! — услыхал он знакомый голос.

Мальчик оглянулся.

Пара крупных, лоснящихся от сытости лошадей тащила небольшое бревно, легко обгоняя застрявшие в распутице упряжки.

На одной из лошадей сидел сын старосты, Данило, со сбитой на затылок шапкой, с раскрасневшимся от возбуждения и довольства лицом.

— Берегись, крупа! Раздавлю! — суматошно кричал он, размахивая над головой кнутом.

Тяжёлые, как утюги, копыта коней, хлюпая по воде, обдали веером ледяных брызг зазевавшихся погонычей.

Облитые мальчишки кричали:

— Думаешь, забрался на коня, так ты уже и пан!

— Подожди, чёртов дукач, мы тебя ещё заставим ползать на карачках!

Поравнявшись с Петрусём, Данило с разгону осадил разгорячённых лошадей. Сосредоточенно нахмурив брови, он ткнул пальцем в Серко:

— Ой, что это у тебя, Потупа?

— Где? — встревожился Петрусь, оглядывая упряжь.

— Да вот, вот! — тыкал в Серко Данило.

— Как — что? Не видишь — лошадь! — уже сердито ответил Петрусь.

— Лошадь? — вытаращил глаза Данило.

— А что же? — буркнул Петрусь, глядя исподлобья на сытую упряжку.

— Лошадь? — насмешливо переспросил Данило. — А мне показалось, скелет… А погоныч, — захохотал Данило, указывая на Петруся, — огородное пугало!

— Так ты ещё и насмехаться, пацюк проклятый!

Петрусь схватил горсть мокрого снега, подавил в руках и с яростью швырнул его.

— Попало! — радостно завизжал маленький Пылыпко, видя, как пошатнулся в седле и схватился за шёку Данило.

— А вот тебе и за «пугало»! — крикнул Петрусь, посылая второй снежок.

— Получай да не брызгайся! — вторили ему Василько и Пылыпко, целясь в Данилу.

К ним присоединились другие хлопцы. Передние оглянулись, увидели, как гвоздят снежками Данилу, и сами скинули рукавицы…

Скоро весь воздух наполнился тяжёлыми, как стеклянные шары, снежками.