Петрусь Потупа

Со стороны «дыхала» — страшной отдушины Чёрного бучала — послышалось глухое, урчащее клокотание. По временам оно сливалось с прерывистым ленивым сипением. Казалось, что кто-то огромный и живой ворочается в трясине.

Петрусь высунул голову.

Сгрудившись в тесный круг, пастухи тревожно прислушивались к Чёрному бучалу. Стоявший позади Федько часто и мелко крестился.

Подняв лохматую голову, тоскливо завыл Жучок.

Перепуганный Федько сгрёб охапку сучьев и бросил её в костёр.

Внезапная тьма поглотила пастухов. Послышались испуганные восклицания.

Не раздумывая, Петрусь кинулся к лошади. Перерезав ножом путы, он поднёс к ноздрям лошади краюху хлеба и стал торопливо отходить назад, увлекая её за собой.

Взнуздав коня, мальчик крепко ухватился за гриву, сильным движением вскочил на его спину и погнал вскачь.

«Ой и попадёт хлопцам!» — оглянувшись на костёр, подумал Петрусь.

Но свежий ветер, обвевавший его разгорячённое лицо, радость, заполнявшая грудь, успокоили тревогу.

«То ж для Гордия», — оправдывался мальчик.

* * *

— Добрый конёк! — радостно говорил Барма, похлопывая по холеной шее лошади. — Я уж подумал, что тебя сцапали. А ты сам явился, да ещё и с лошадью на придачу.

— Да я хоть от кого убегу! — позабыв о пережитых страхах, похвалился мальчик.

— Эй, друже! — крикнул парубок в темноту.

Из мрака, в сопровождении толпы парубков, показался прихрамывающий Гордий.

— Что скажешь, Игнат?

— Вот хлопец, что тебе коня достал. Проворный, как ветер в поле.

Гордий подхватил мальчика и приподнял с такой силой, что у Петруся захватило дух.

— Молодец! — тепло произнёс парубок, опуская Петруся на землю.

— Ой, дядя Гордий, так это вы? — опомнился мальчик, с изумлением разглядывая парубка.

Кругом засмеялись.

— Ну, хлопцы, пора собирать товарища, — сурово напомнил Игнат.

Два парубка кинулись к деревьям и вскоре вернулись, неся в руках перемёты и седло. Один из хлопцев, рослый богатырь, стал седлать лошадь.

— Попрощаемся, — дрогнувшим голосом сказал Барма, обнимая друга.

Игнат вытащил из-за голенища сапога нож своей работы и протянул его Гордию:

— Возьми на память!

Парубки, поснимав шапки, молча ждали своей очереди.

Обойдя товарищей, Гордий остановился около Петруся:

— Прощай, Потупа!

Он привлёк мальчика к себе и крепко его обнял.

— А куда ж вы теперь, дядько Гордий? — спросил Петрусь.

— Туда, хлопчик, куда панские руки не дотянутся, — до самого моря.

— Убежать бы с тобой, да мать у меня… — проговорил Барма и грустно добавил: — Больна.

— Не журись, браток. Может, встретимся… — ответил Гордий и вскочил в седло. — Прощайте, хлопцы! Не поминайте лихом!..

— Прощай! — печально отозвались парубки.

Гордий ударил коня наотмашь нагайкой и вскоре исчез во мраке.

13

В ОЖИДАНИИ ПЕРЕМЕН

Прошло ещё два года. Наступила зима 1858 года. Чистые снега покрыли землю.

Петрусь уже не ходил за стадом. Вечерами просиживал он на печи, слушая нескончаемые разговоры односельчан.

Говорили о земле, о тяжком труде на панщине, о каких-то готовящихся переменах. Чаще всего в хате слышалось знакомое освежающее слово «воля». Говорили, что царь — самый большой пан, какой только на свете есть, — задумал людям волю дать. Всё это порождало в сёлах бесчисленные пересуды и толки.

«Что-то будет!» — неслось отовсюду.

В один из таких вечеров в хате Потупы собралось немало сельского люду. Пришёл и Барма.

— И куда же пану столько хлеба? — горячился Павло Грач, первый бедняк на селе. — Шестнадцать амбаров до стрех насыпано, скирды степь покрыли, а всё мало — берут последнее. Оброк подняли вдвое. Староста говорит — на панских гадюк… Всё тянут: и молоко, и яйца, и кур, и поросят… Кажется, одного им не хватает — наших детей. Да возьмут и их — без хлеба не выкормишь малых ребят.

— Петлю народу подводит, — со вздохом промолвил обычно осторожный на слово, рассудительный Никита Барабаш.

— Скоро выйдет царская милость — воля, запрятанная панами… — вступил в разговор Охрим Шелест. — Поделим землю — вздохнём…

От этой выношенной в сердце надежды люди оживились. Молчавший до сих пор Барма поднялся:

— А ты думаешь, царь своих панков обидит? Землю тебе даст? Брехня то. Что своей рукой не возьмёшь, от того паны не отступятся, хоть ты слезами захлебнись!

Барма оглядел слушателей и продолжал:

— Ждёте царской милости! А кто видел её? Нет!.. На панов да на волю царскую плохая надежда. Скорее солнце светить не будет, чем паны вас довольными сделают!

Поискав глазами Грача, Барма заговорил тише:

— Вот ты, Павло, говорил, что у пана амбары ломятся от хлеба. А ты знаешь, куда пан денет его? Продаст. Что купит? Заморских гадюк к старым в придачу. А ведь тот хлеб люди своей кровью поднимали!

— Правда, хлопче, правда! — отозвались одобрительно голоса.

— Молодой ты, Игнат, а падают твои думки на душу, как пшеница у доброго пахаря на пашню. Да что сделаешь, хлопче! Дуб лбом не. повалишь. Паны — сила. Спокон веку так велось: наверху — паны, внизу — люди. Панская воля — наша дорога в поле. Терпеть надо! О том ещё святое писание указывает… — покорным голосом сказал Барабаш.