Пятое время года

Полураскрытые бутоны белых роз пахли совсем чуть-чуть, но их еле уловимый аромат снова наполнил сердце очень сложными чувствами. Совершенно запутавшаяся в них, она тихонько поцеловала нежные лепестки, уже жалея о том, что деловая встреча закончилась так быстро и впереди расставание, и вместе с тем страшно боясь, что расставание не состоится: он поднимется к Анжелке и всю ночь будет где-то очень близко. Вернее, мучительно далеко.

Машина затормозила у подъезда, и он снова выскочил первым. Только на этот раз для того, чтобы распахнуть заднюю дверь.

— Все, Татьяна, приехали! Давай-ка поживей, я опаздываю на самолет.

— Тогда всего доброго.

— Сейчас, подожди минутку… — Вытащив из внутреннего кармана пиджака пачку долларов, он отделил две купюры и протянул. — Держи!

— Нет, я не возьму! Ни в коем случае!

— Бери-бери! Каждый труд должен быть оплачен. Короче, встреча с этим немцем была для меня очень важной. Он не такой простой, как кажется, а ты мне здорово помогла. Неслабо выступила! Молодец! — Весело подмигнув, он сунул деньги в карман итальянского пальто и запрыгнул в машину.

В кармане оказалось двести долларов. Выходит, и по-весеннему нежные розы были всего лишь частью гонорара!

Если еще несколько минут назад, в машине, она представляла себе, как ночью его розы будут белеть в темноте и сводить с ума, то теперь с порога протянула букет Анжелке:

— Поставь на кухне.

— Супер! С Виктором встречалась, да?

— Нет. С твоим отцом.

— Ты чего? Откуда это он взялся?

— Откуда он взялся, я не знаю, но, в общем, дело было так…

Естественным финалом конспективного отчета о сугубо деловой встрече стали ненавистные доллары.

— Отдай, пожалуйста, отцу, когда увидишь.

— Делать мне больше нечего! Раз дал, значит, так надо. Не обедняет! — Швыркова решительно отвела руку, понюхала розы и аллергенно чихнула: — А-а-апчхи!.. Слушай, а отец к тебе случайно как бы не приставал?

— Анжелк, ты что, спятила?

— А чего? Он у нас, знаешь, какой бабник!

— Ну это ты, положим, врешь.

— Ничего я не вру! Мать говорит, отец ни одной юбки не пропустит. Она раньше только и делала, что за ним по всему городу носилась. Как бы его выслеживала. Теперь бегать не может, толстая стала, прям как бочка, так сыщика наняла. А сыщик этот пьяницей оказался. Отец ему литр поставил и как бы все узнал. Такой скандал закатил! Мать сказала, чуть не подрались… а-а-а-апчхи!..

Флёр исчез. Загадочный мужчина превратился в неверного мужа толстой тетки. Скандалы. Драки. Сыщики. И прочие сугубо реалистические подробности. Сначала стало грустно-прегрустно. Потом смешно: нашла, в кого влюбиться! И, наконец, легко-легко. Беспроблемно.

2

Еще позавчера в демисезонной толпе, нет-нет да попадались пессимисты в шубах и дубленках, а сегодня по-июльски горячая и по-апрельски солнечная вечерняя Тверская уже пестрела легкомысленным многоцветьем.

Здорово!.. Здорово-то здорово, только вот запланированная на вечер выпечка именинного торта по случаю знаменательной даты — двадцатилетия со дня рождения Швырковой — на кухне, наверняка накалившейся за день до состояния доменной печи, казалась прямо-таки преступлением против человечности…

По квартире гулял прохладный ветерок, подгоняемый трудягами кондиционерами. Ура! Да здравствует научно-технический прогресс!

Десять минут под душем, и мысль о бело-розовом, праздничном клубничном торте со свечками захватила с новой силой. Действительно, ну как же не порадовать Швыркову, «до ужаса обожающую все домашнее», в столь торжественный день? Но больше всего, если честно, вдохновляли будущие Анжелкины восторги, и ничего плохого в этом не было: тщеславие, если оно преследует благие цели, — вовсе не порок, а мощный стимул!

Форма с отлично взбившимся тестом проследовала в духовку. Оттуда дохнуло таким сумасшедшим жаром, что снова возникла настоятельная потребность охладиться — выпить ледяного кефирчика и дочитать «Холодный дом».

Стоял жестокий мороз, открытая местность, по которой мы ехали, вся побелела от снега… Температура на кухне определенно понизилась. И взлетела градусов на десять, как только продрогшая бедняжка Эстер распахнула дверь в ветхое жилище кирпичника. Потому что в эту же самую секунду хлопнула дверь и послышался бодрый командирский голос:

— Коробки сюда! Корзину с цветами поставь здесь! Сумка пока пусть тут стоит! Все, Ген, свободен! Завтра часов в десять подъезжай.

Анжелкин отец — только так теперь и следовало воспринимать его — быстрыми шагами вошел на кухню и, заметив сидящую в уголке квартирантку — только так теперь и следовало воспринимать себя в компании с ним, — сделал большие глаза и, поставив на пол громадные пакеты, широко развел руки:

— Какие люди! Привет, Татьяна!

— Здравствуйте. — Равнодушный, с неудовольствием оторванный от книги взгляд не погасил сияющей улыбки господина Швыркова, по-видимому, уверенного в том, что своим появлением он способен осчастливить любого. Вернее — любую.

Не дождавшись возгласов ликования под духовой оркестр, он перетащил пакеты к холодильнику и, вытерев ладонью капельки пота со лба и красных, как томатная паста, щек, подсел к столу.