Пионерская правда

– Ну, о-о там, т-э-э, е-э-э, ц-э-э,! В пинджаке и галлсухе! – принялся он обезьянничать.

– Это какая цэ ещё? Муха цэцэ, что ль? Или муха-цэкатуха из ЦэКа? Или всё-таки дрозофила?

– Это не цэце, а цэка! И без мухов всяких там. Мухов ты сама выдумала!

– Не мухов, а мух! – это во-первых. А во-вторых, вторая буква какая?

– т-э

– А третья?

– е-э!

– Так, это мы знаем. А как пишется? – и Мать начертала в пустоте атмосферы своим свежим красным указательным маникюром показательный кириллический символ. Чуть пригнув голову и вопросительно заглянув ему в глазки, Она подсказала:

– е обычная? или э оборотная?

Он, хоть и не поняв вновь услышанного термина, но чётко закрутив пальчиком в воздухе куда требуется нужную закорючку е, – терпеливо дал немой ответ этой выискавшейся среди ночи и заставшей его врасплох своей полночной дидактикой Училке-Мальвине, на поучительный разговор с которой он сам и нарвался по собственной глупости или от скуки.

– Ага, понимаешь, о чём, – хорошо. Про другие интересные буквы я те потом интересно расскажу. Или ты мне расскажешь, не менее интересно. Но уже при следующей встрече. Если захочешь. А также если будешь знать их правильное употребление.

– Какие ещё? – заинтересовался сын.

– Там есть разные в компьютере, когда будет у тебя.

– Какой ещё ю-утере?

– Узнаешь! Машинка такая счётная, которая может не только цифры считать, но и таблички. И тексты писать, и картинки рисовать. Всё может! Компьютер называется.

– Сама?! Сам?! – не смог скрыть он свой восторг.

– Нет, не сама, а при помощи оператора, человека, например, вот – тебя. Вернее, при твоей помощи. Хочешь уметь управлять такой машинкой?

– Конечно! Мама! Урр

а-а!

– Только надо аккуратно управлять такой машинкой!

– Поломаться может? – уже было посетовал он.

– Ха-ха! Дурачок! Не поломаться, а сломаться! Поломаться женщина может перед мужчиной иногда, и то только тогда, когда у неё такое настроение возникает – перед ним поломаться. Но вот ты-то как раз и можешь сломаться. Хотя и она тоже. Это как у вас с вашей разлюбезной машинкой получаться будет. Кто из вас первым, короче… А мы понаблюдаем за вами. Ха-ха! – Мать не могла скрыть своего умиления в адрес его внезапной оторопи, но вовремя включила строгость:

– Так, давай кончай попойку и отправляйся-ка ты спать!

– А-а-а! – он покрепче обнял ладошками ещё тёплую расписную чашку и жадно посмотрел на ещё вразумительные остатки чёрного чая.

– А последняя буква в слове Отец? – Мать, вспомнив о соседях, задержала свой указательный палец с красным ногтем у рта, что в его голове сразу родило присказку ц-сс, которую он и прошипел заговорщическим шёпотом Ей в ответ:

– Ц-сссс! – повторив за Матерью жест Омерты.

Но Мать было сложно подкупить такими дурацкими играми в тайны-заманухи, и Она, расхохотавшись, едко уточнила: – Что «ц-сс»? Це, как Отец

? или с-с, как SS?!

– Це, как Отец!

– А SS? – решила проверить Мать сыновнюю осведомлённость.

– А SS – это вообще не Кэ-Пэ-эС-эС! – вякнул он.

– 'От наглец! Умный, тоже мне, выискался! Хотя, конечно, прально говоришь. – Она вальяжно откинулась на спинку стула. – В общем, как говорится в таких случаях, ты, как всегда, прав! Как и Папаша твой, член КПСС, такой же хам, как и ты. Аппаратчик ЦеКа. Хоть и интеллигентный.

– Какой ещё аппаратик? У Папы аппаратик?

– Не аппаратик, а аппаратч

ик. Чик-чирик. Работает там. В Центральном комитете Коммунистической партии Советского Союза[23], – и, подумав с улыбкой, Она прибавила:

– Но и аппаратик имеет свой собственный, не без этого. Ха-ха!

– Личный? Работает там? – с умным видом уточнил Буратинка, и не подозревая всю глубину полисемантики.

– А как же! Ещё как работает! – хохотнула Мать. – Но и мой, в каком-то смысле. Совсем даже в неплохом смысле. – А мой?! – заволновался Буратинка.

– А у тебя свой аппаратик! – улыбнулась Она. – А будет ещё лучше! Ты же – отцов сын! – с напускной гордостью за него произнесла Она и ехидно улыбнулась.

Он немного успокоился и почесал затылок:

– Нет, Мать, ну мы правильно поступаем? Ты скажи! – примирительно и даже заискивающе посмотрел он на Неё, понимая всю важность прерванной ранее темы.

– Сын, я не знаю… Ты помнишь, что я тебе говорила? – грустно отвечала Она, устало опустив плечи.

– Когда? – потерялся он.

– Э-эх! Да ничего ты не помнишь.

– Расскажи. Я помню, что мы говорили, а о чём – ваще забыл. Ты хотя б напомнила бы. Тогда бы и поговорили заодно, – робко пролепетал он.

– Нечего разговаривать! Спать иди!

– Ну скажи-и!

– Да то! То, что их туда надо отправить, на эту войну! – в этот момент откровенности с сыном из Неё выплёскивалась злая досада, которую обычно Она умела сдерживать в себе и тем более не показывать на людях.

– Зачем? Они провинились в чём-то?