В тёмной детской витал аромат «Красной Москвы»[25]
. Мать, в какой-то странной, незнакомой доселе, фатальной полусогбенной позе, жёстко уперев локти себе в коленки и сцепив пальцы в замок, сидела на краю его кроватки и, то ища в полумраке его взгляд своими подёрнутыми слезливой влагой глазами, то отворачивая прочь, в темь, своё красивое заплаканное лицо и вытирая ладонью расплывшиеся вокруг глаз тени, – заискивающе причитывала:– Ну, пожалуйста, не надо, не ходи с ними! Я знаю, какой ты! Я видела, как вы с ребятами швырялись ледяными снежками там, у школы, когда играли в войнушку. Я наблюдала за тобой издалека, незаметно для тебя. Ты был занят с ними. Не удивляйся. Ты отчаянный! Ты же ничего не замечаешь вокруг себя, когда вокруг тебя друзья! Эти ваши идиотские вопросы чести, которые вы всё никак решить между собой не можете! И эти ваши дешёвые победы, которые неизвестно кому из вас и за что достанутся! Я вижу, я чувствую, что уже не имею ту власть над тобой, как это было раньше. Что на тебя уже ничто не действует. Я только об одном прошу: не ходи туда! Ну, туда, где будут стрелять друг в друга. Где убивают. Не ходи ни за что на свете! Я умоляю тебя! Пожалуйста! Иначе я сойду с ума! – Она, опять чуть не разрыдавшись в голос, но усилием воли загнав свой новый материнский истерический приступ внутрь себя, резко повернулась к сыну, полёживавшему себе преспокойненько в пижамке, закинув руки за голову, и смотревшему на Неё снизу вверх внимательно и даже с некоторой жалостью со своей детской кроватки, – резко повернулась, как-то нервно, даже маниакально, расширила глаза и выпалила ему в упор:
– Ну, хочешь, давай, ты будешь торговать оружием! Хочешь?! Мы сделаем! Мы так сделаем! Представляешь?! Поставлять и ружья, и автоматы, и даже пушки, и та-анки.
– Это как это
– Ну-у… продавать, продавать, понимаешь? Туда, где они всего нужнее, – Она почувствовала, что сейчас Ей вот-вот удастся пробудить его интерес.
Тут он, и правда, резко приподнявшись в постели на один локоть, стал вслух фантазировать и увлечённо допытываться ночным приключенческим шёпотом:
– Д
– И даже самолёты! Конечно! – Она уже предчувствовала свой триумф и стала несколько успокаиваться, смахнув с глаз какую-то последнюю глупую, непонятно что там забывшую слезу. – Представляешь?! Но только не ходи туда, к ним, с ними! – После некоторой паузы Она, слегка закинув голову назад, таинственным голосом Кассандры стала расписывать красоты его блестящего будущего, суля ему невероятный карьерный взлёт на поприще оптовой торговли вооружением:
– Да! Я ви-ижу! Ты будешь поставлять оружие. Туда, где оно потребуется. Где оно будет более всего необходимо в нужный момент! Где его будут очень ждать! И самолёты тоже. Непременно! Ты будешь очень важным для них, незаменимым человеком! Знаешь, на этом даже можно зарабо-отать. Причём, о
А он откинулся обратно на подушку и ровно, даже с некоторым презрением, смотрел на Неё и на Её мокрые глаза, и на Её красивые руки, привыкшие гладить его в младенчестве, которые Она теперь уже не знала, куда девать, судорожно водя ими сверху по его детскому одеялу. Вдруг, резко изменив тональность, Она быстро, но отчётливо зароптала сокрушённым полушёпотом:
– Хорошо-о… Хорошо-о… Иди! Иди-и-и! Иди, с кем хочешь и куда хочешь! Я знаю, всё знаю! Ты всё равно пойдёшь, – всхлипнув, Она поднялась и отрешённо покачала головой, словно сдаваясь перед страшной неизбежностью. – Ты с ними поедешь. Тогда будет война. Небольшая. Но будет война. Не знаю ещё где, какой регион… Какой регион?! Какой?! – ходила Она по детской, схватившись за голову, и стенала глухо с уже высохшими, словно Арал, мертвенно глядевшими перед собой глазами.