Пётр и Павел. 1957 год

– Не спрашивал!.. Потому что предположить не мог, с кем дело имею!.. Ну, почему так не везёт мне сегодня?!.. Почему?!.. – он понимал, что сел в лужу, что сказанного назад не воротишь, и сокрушался так искренне, так глубоко и неподдельно, что становилось жалко этого несчастного человека. Не только на шахматной доске, но и в жизни он получил сегодня самый настоящий "детский мат".

– Ложитесь спать, Валериан Евгеньевич, – попробовал успокоить его Павел Петрович. – Говорят: утро вечера мудренее. И спасибо большое за подсказку.

– Я вам ничего не подсказывал!.. Не смейте даже думать об этом!.. Про товарища Кахетинского и Петра Петровича я сдуру сболтнул!.. Ну, пожалуйста, не предавайте меня!.. – он умолял, а по щекам его текли самые настоящие слёзы. – Вечно должником буду…

Но Троицкий не дал ему договорить:

– Что вы так всполошились?.. И вовсе я не о том!.. Я тут в догадках терялся, что брату на юбилей подарить. А вы мне подсказали – шахматы!..

– Это правда?.. – затравленно спросил следователь по особо важным делам.

– Клянусь! – Павел Петрович опять поднял правую руку.

Зюзин схватил её и даже попытался поцеловать. С трудом Троицкому удалось вырвать её из цепких лапок насмерть перепуганного гостя.

– Да не переживайте вы так!..

– Да-а!.. "Не переживайте"!.. Вам хорошо говорить!.. А мне-то каково?!.. Вся карьера… Да что там "карьера"!.. Вся жизнь рушится!.. Что Любочка скажет?!..

Судорожно рассовав по карманам пижамы шахматные фигуры и чуть не забыв доску, он стремглав кинулся из номера бывшего зэка. И потом из коридора ещё долго доносились его удаляющиеся причитания. – Любочка моя!.. Как ты права!.. Золотко моё!.. Не сердись!.. – только теперь он понял, что его ожидает по возвращении домой.

Когда за потерпевшим полное фиаско шахматистом закрылась дверь, Троицкий погасил свет и снова улёгся в кровать с твёрдым намерением поспать ещё хотя бы два часа. Впереди предстоял долгий и очень непростой день: "Именно сегодня решится моя судьба!.." Как ни звучало это пафосно и высокопарно, но на самом деле это было так.

И ещё один человек не спал в Краснознаменске этой ночью. Вернее двое: он и она. Семён Ступак и его несравненная Шурочка.

Как это часто бывает в жизни!.. Рядом с неутихающим горем светится несказанная радость!.. Рядом с безутешной потерей – сказочное обретение!.. Семён потерял мать, но, как это ни звучит жестоко, именно благодаря её смерти, он соединился со своей любимой и соединился навсегда.

В эту ночь Шурочка впервые осталась у него.

Он не смел об этом даже мечтать… Такое счастье казалось ему слишком несбыточным… Невозможным… Ведь Шурочка для него была не просто любимой. Она воплощала в себе тот недостижимый идеал, о котором слагали стихи, писали романсы, воплощали в красках или мраморе лучшие творцы, гении всего человечества. Беатриче, Анна Керн и Сашенька Крохина были женщинами одного порядка, и, если бы Ступак был наделён таким же поэтическим даром, как Данте или Пушкин, мир узнал бы, каким чудом, каким сокровищем была эта скромная библиотекарша из заштатного провинциального городка. И наверняка пришёл бы в восторг!.. Но стихи у Семёна были слабенькие, лучше всего ему удавалась гражданская лирика, и только поэтому мир ничего не знал о сказочных достоинствах избранницы Ступака.

Напрасно обыватели в большинстве своём считают всех журналистов наглыми, безсовестными людьми. Конечно, профессия накладывает на них свой отпечаток, и порой, чтобы получить нужное интервью или раздобыть сенсационный материал, корреспондентам приходится быть достаточно безцеремонными. Но не всем же!.. И Семён был исключением из этого всеобщего правила. Конечно, когда дело касалось работы, он мог и безтактность проявить, и даже изрядную наглость выказать, но в повседневной жизни был очень скромным, застенчивым человеком. Поэтому, когда Шурочка, потупив взор, спросила у него позволения позвонить маме и сообщить ей, что сегодня она не придёт домой ночевать, сердце его заколотилось так бешено, что, казалось, разнесёт грудную клетку вдребезги.

Опыт общения с женщинами у Ступака был очень скромный, если не сказать больше – ничтожный. Невинность он потерял в армии, но о том событии остались в памяти его только самые грязные, отвратительные воспоминания, и он предпочитал их не ворошить. После армии были у него две мимолётные связи, но рвались они быстрее, чем между ним и его партнёршами могло возникнуть хоть какое-то подобие серьёзного чувства. Поэтому Семёна с полным правом можно назвать целомудренным человеком. И Шурочка Крохина была, в сущности, его первой женщиной. Женщиной, с которой он испытал такой восторг, о котором невозможно говорить обыкновенными человеческими словами!.. Полёт в поднебесье и падение в бездну!.. Ощущение бездонного счастья и панический ужас перед тем, что счастье это может вот-вот закончиться крахом!..

Кто хоть раз любил по-настоящему, всем сердцем, всей своею душой, тот поймёт, что испытал в эту волшебную ночь собственный корреспондент областной молодёжной газеты "Смена" Семён Львович Ступак.