Теперь Софья стояла на первом плане. Несколько лет спустя, в 1697 году, полковник Цыклер рассказывал, как в 1682 году после побиения бояр и ближних людей стрельцами царевна призывала его и приказывала, чтобы он говорил стрельцам, чтобы они от смущения унялись, «и по тем словам он стрельцам говаривал». В продолжение всей смуты Софья отличалась хладнокровием и решимостью, не раз говорила со стрельцами и заставила их очистить улицы и площади столицы от трупов.
Держава же её, царевны Софии Алексеевны, внутренне у выборных и сильных стрелецких тех полков людей повсемерно и сильно прирастала и во всём укреплялася, и тайные выходы и сношения и советы с ними непрестанно умножалися.
Последняя попытка спасти русскую Атлантиду
Свобода оная после того от времени до времени тех бунтовщиков и стрельцов в большее ещё превозношение и чрезмерную так привела гордость, что горше прежнего стали в них глубокие вмещаться замыслы, и выборных людей их все бояре бояся почитали и при столах своих сажали.
Князь Хованский втайне держался раскола протопопа Аввакума, ересь которого не так давно вызвала народное волнение. Среди стрельцов многие принадлежали к расколу; заблуждения их поддерживал некий Никита Распоп, прозванный Пустосвятом.
Тогда ж объявилися в стрельцах многие раскольники. Получа своему зломыслию угодное время, начали советовать, «как бы им раскол свой паки вновь утвердить и православную Церковь, их еретичеству противную, разорить и правоверных побить?». Того ради изобрали они себе предводителем князя Хованского, и в ту же злополучную пору явившегося Никиту распопа, прозванием Пустосвята, и чернцов неучев, бродяг и пьяниц.
Этот Никита был единомышленник Аввакума, равно лукавый и дерзкий, и грамотей многоречивый, он много писал во времена Никона в защиту раскола, и такой произвёл соблазн, что, по воле царя, учёный богослов Симеон Полоцкий, в обличение его, составил целую книгу Жезл; а собор 1667 определил: за упорный мятеж и нераскаянное суеверие лишить его священническаго сана и сослать в заточение. Он притворился убеждённым в нелепости раскола, каялся в своём заблуждении и прислал к патриарху Иоасафу смиренную челобитную, моля о помиловании и о принятии в недра православной Церкви. Обманутый притворным раскаянием, патриатрх, с соглашения государя, освободил его из заточения, но сана иерейскаго не возвратил. С тех пор Никита проживал большею частию в Москве, и тайно разсеявал плевелы раскола, даже в домах знатных вельмож.
Стрелецкий бунт возбудил надежду, что теперь можно добиться и других перемен. Поднялись раскольники, поражённые проклятием собора и преследуемые мирской властью. До сих пор самые рьяные из них бегали в леса, пустыни; другие, которых было гораздо больше, в страхе притаились и с виду казались покорными. В стрелецком звании было таких на половину; Москва и подгородные слободы были наполнены раскольниками или склонными перейти в раскол. Как только почуяли они нетвёрдость тяжёлой руки, давившей их, тотчас подняли голову. Стали в Москве открыто расхаживать проповедники и поучали народ не ходить в осквернённую церковь, не креститься тремя перстами, не почитать четвероконечного креста. «Неучи-мужики и бабы, – говорит современник, – не знающие складов, толпами собирались тогда на Красной площади и совещались, как утвердить им старую веру, а чуть только кто противник скажет слово, на того сейчас нападут и всенародно прибьют, воображая, что этим они правую веру обороняют». Сам Хованский, и прежде втайне державшийся старообрядства, теперь заявил себя явно сторонником старой веры.