И в самом деле, Двор, предупреждённый об опасности, которая грозила государству, приказал собрать другие войска, которые всегда отличались непримиримой ненавистью к стрельцам, и приказал немецким офицерам, которых там большое число, немедленно явиться в Троицу. Все послушались приказа, оставив своих жён и детей, чтобы послужить монархам, и никто из них не испугался, что стрельцы отомстят его семье за то послушание, которое он выказал царям. Такой страх мог быть небезосновательным, так как эти немцы жили в предместье Москвы, называемом Кокуй, и стрельцы не преминули бы прийти с целью сокрушить всё и вся, но они были остановлены доводами нескольких своих старых товарищей, по мнению которых, если бы они вырезали жён немцев, то мужья, как только соберут свои отряды, отомстят за них, и что вообще это не средство для того, чтобы достигнуть их цели. Стрельцы позволили себя уговорить, и слобода (Le quartier) была сохранена. Оробев, стрельцы стали искать примирения и нашли двор достаточно расположенным, чтобы пойти на него. Ибо, говоря по правде, там не желали лучшего.
Через несколько дней после этого от здешнего двора к стрельцам был послан гонец с указом сложить оружие и немедленно просить о милости, так как их величества уже отдали приказ идти на Москву и вооружённой силой её атаковать, уничтожая при этом стрельцов всеми средствами, чтобы не осталось ни одной живой души. После этого стрельцы пришли к здешнему двору и выдали младшего сына Хованского, а также ещё двух или трёх задержанных ими лиц. При этом они вопрошали с выражением полной покорности, будут ли они за это прощены, или им ещё надлежит опасаться в будущем.
И думы были у стрельцов по всем приказам и раздумали, не пошли, итить поблюлись.
Когда стрельцы услышали про казнь полковника и его сына, они горько пожалели о смерти обоих, но стали вскоре играть на более высоких струнах, посоветовались между собой и, учитывая, что их главарь уже погиб, отрядили нескольких из своей среды, чтобы они сыграли перед великим князем роль грешников, уповающих на милосердие справедливого отца, попросили прощения и притом с изрядной хитростью в отношении царя: мол, теперь злые корни любимой отчизны обезврежены, благодаря этому империя укрепилась, всякие распри прекращены, поэтому, мол, они, стрельцы, как им и надлежало быть в такое время, верны и послушны и такими останутся: они никогда, дескать, не помышляли выступать против своего отечества, а хотели лишь изничтожить тех злых преступников, которые были виновниками смерти господина царя-батюшки; а если они, дескать, и в этом случае действовали не по справедливости, то охотно и спокойно склонят свои головы, чтобы получить заслуженное наказание.
И стрельцы, видя такое великое страховаиье, выбрали изо всех полков десятников, пятидесятников человек по сто и послали от себя с повинною к великим государем к Троице в Сергиев монастырь… И у Троице в Сергиевом монастыре по указу великих государей сказана им, стрельцам, жестокая скаска, как они в царствующем граде Москве бунтовали и великое зло умышляли, и за такое былое воровство и злой умысел достойны были смертной казни, и великие государи то всё на милость положили, и в тех ваших воровских винах пожаловали, простили. И от Троицы Сергиева монастыря отпущены к Москве.
Того ж году, октября в 2 день, по указу великих государей спальника младшего сына казнённого Хованского князь Ивана Ивановича Хованского за приставом с Москвы повезли к великим государем х Троице. И от Троицы послан в ссылку в Сибирь. Того ж году октября в день князь Иванову жену Ивана Ивановича Хованского с Москвы повезли в ссылку в телеге и под серою полстью; за нею идучи боярские баярыни, которые её провожали, выли голосами, и, проводя её, воротились.
Хованского обвиняли в намерении убить обоих царей, Ивана и Петра. Однако младший сын Хованского Иван, сосланный при Софье, после государственного переворота 1689 года [когда Пётр вернул себе власть] занял довольно видное место. Можно думать, что царь Пётр вовсе не был убеждён в преступных умыслах Хованских.