Поселяне, предпринимающие совершать чары на след, стараются подметить след проходящего человека, своего непримиримого врага. Заметивши след, они закрывают его, чтобы посторонние не истребили. Чародеи считают те только лучшими следы, которые были напечатлены: на песке, пыли, грязи, росе, снеге, и в особенности те, на которых есть волосы животных и людей. Это условие, кажется, выдумано, по необходимости, для оправдания обмана. Призванный чародей так искусно отделяет след, что он представляет как бы слепок со ступни. Для этого они употребляют широкий ножик, как говорят они же, окровавленный вихрем. Над снятым слепком читают тайно заговоры. Когда обиженный требует только нанесения тоски, тогда чародеи прячут след или под матицу, или под князёк; когда же обиженный требует смертельного отомщения, тогда он, в глухую полночь, сжигает след в бане.
Зло, совершённое чародеями над подвергшимся этому чарованию, может быть и уничтожено. Заметивши тоску, поселяне призывают или доку или ведуна, или знахаря и просят его, с подарками, избавить больного от недуга. Дока, решившийся помогать, прежде всего осматривает матицу, потом князёк, пересчитывает волосы. Поселяне слепо верят, что докам известно, сколько у каждого человека есть волос, и что вылезающие волосы всегда падают под след. Если они найдут след и заметят в нём волосы, тогда обещают избавление. Когда же обещание не сбывается, тогда уверяют, что замеченные ими в следе волосы, вероятно, принадлежали другому. Это условие есть приготовленное оправдание для неудачи. Дока выносит найденный след на улицу и бросает на дорогу, по направлению ветра. Этим самым сгоняется тоска. Когда дока не отыщет следа, тогда предлагает больному сжечь бельё под Благовещение, уверяя, что только это средство избавит его от недуга.
Разнёсся слух в Москве о нелепом учении некоего мечтателя Квирина Кульманна. Голицын сам стал допрашивать его. Жалкий духовидец, приведя себя в изступлённое состояние, начал изрекать мнимыя свои пророчества, угрожая легионами ангелов, которые, по его словам, должны явиться к нему на защиту, если осмелится кто подвергнуть его пытке. Князь тотчас приказал пытать его: сечь кнутом и раны посыпать горячими угольями, и как духов никаких к нему не явилось, то он осудил несчастнаго, едва дышащаго, на сожжение в Москве, на болоте. После казни Кульманна (1689 г. октября 4) разосланы были ко всем пограничным воеводам строгия повеления, чтоб они не пропускали отнюдь в Россию ни одного иностранца без допросов, и, не испросив на то, всякий раз, особаго царскаго указа. Это в точности исполнялось до царствования Петра, который, постигая весь вред такого воспрещения, совершенно уничтожил его.
Каин в парчовой юбке
В лето наставшее, то есть 7191, от Рождества же Христова 1683, месяца января в 11-й день, в третьем часу дня явилося в Москве на небеси знамение: отдался круг от солнца светел и велик, как было, и по нём недалеко от солнца с обеих сторон два круга, видом и сиянием подобные солнцу; а на них и самом солнце были кресты светлые четвероконечные, в средине же круга большого стоял серп острыми концами от солнца прочь, цветом же как бы радуга, бывающая во время дождя. И то знамение стояло над Москвою до самого вечера.
И для совершенного в государственном правлении утверждения и постоянныя крепости изволила она, в[еликая] г[осударыня] благородная царевна, во всяких делех во указех со имены братий своих, Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича писати своё, великие государыни, имя сице: «…Иоанн Алексеевич, Пётр Алексеевич и сестра их, великая государыня благородная царевна и великая княжна София Алексеевна всеа Великия и Малыя и Белыя Росии, указали и бояря приговорили».
По двух же летах правления своего вышеименованная царевна повелела имя своё в челобитных и во всяких делах писать вместе с братьями своими, великими государями, таким образом: «Великим государям и великим князьям Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу и благородной великой государыне царевне и великой княжне Софии Алексеевне, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцам», и на монетах больших на другой стороне изображать свою персону.
В пятницу на первой неделе поста патриарх, по заведённому обычаю освящал кутью прежде на трёх блюдах, из коих два назначались для царей, третье для него самого; ныне прибавилось ещё четвёртое блюдо, и стало всего «три государских». Все это были мелочи, но за ними скрывалось очень много смысла.