Пётр Великий в жизни. Том второй

М. Лонгинов. Из рецензии на VI том «Истории царствования Петра Великого» Н. Устрялова. Сборник Общества любителей российской словесности. М.,1859. № 32, отд. II. С. 5-8

У Лобнаго места воздвигли высокий эшафот. Близь него выстроили стенку: на ней, с именами виновных, написаны были длинные списки их преступлений.

Семевский М. Царица Евдокия Федоровна Лопухина. С. 257

Умягчённые нравы наши преподаёмым нам кротчайшею Владычицею нашею Катериною Великою воспитанием и примером ея милосердия увольняют меня от описания казни помянутых оскорбителей Величества и общаго спокойствия возмутителей; но грубые того времени народные нравы не могли инако быть поражаемы, как подобными сему жестокостьми, и мы не можем ни о чём судить справедливо, ежели не перенесёмся мыслями к тем временам, которыя описываем.

Голиков И.И. Деяния Петра Великаго. С. 48

Рано утром, 15 марта, Красная площадь покрылась народом: на крышах, заборах, галлереях, стенах, всюду виднелись головы любопытных. Вскоре толпа заволновалась. Из Кремля истомлённые тюремным заключением, истерзанные жесточайшими пытками, вышли в длинной процессии: генерал-маиор Степан Богданович Глебов, епископ Досифей, Никифор Вяземский, Александр Кикин, казначей Суздальскаго монастыря Баклановский и до пятидесяти священников, монахов, монахинь и других лиц… Духовник царевича Алексея, Яков Игнатьев, первый склонил голову под топор палача. За ним по очереди ложилась Пустынной, Воронов, Афанасьев, Дубровский. Лопухин последним положил свою голову на плаху, обагрённую кровью. Замечательно, что во все царствование Петра, гордый брат царицы, негодуя на нововведения, упорно устранялся от какой-либо службы. Тщетно монарх предлагал ему должности почётныя: Абрам Фёдорович до самой смерти оставался непреклонен. Как он, так и его сотоварищи приняли смерть безстрашно: смело всходили на эшафот, бросали прощальные взгляды на толпы молчаливаго народа, крестились и клали головы. После кровавых пыток и теснаго заточения, смерть казалась им лучшею долей, спасением от страданий. Только Дубровский, состоявший при царевиче в качестве переводчика, показал малодушие: громко кричал он, что гибнет безвинно, что приговор несправедлив; но вопли несчастнаго раздавались в пустыне. Его втащили на плаху, разорвали рубашку, топор сверкнул, и палач подхватил за волосы окровавленную голову.

Семевский М. Царица Евдокия Федоровна Лопухина. С. 257, 259-260

По окончании расправы его царское величество изволил ужинать у генерала Гордона, но был невесел и очень распространялся о злобе и упрямстве преступников, с негодованием рассказывая генералу Гордону и присутствовавшим московским вельможам о закоренелости одного из осужденных, который в минуту, как лечь на плаху, осмелился сказать царю, стоявшему, вероятно, слишком близко к плахе: «Посторонись, государь! Это я должен здесь лечь». Из 150 человек только трое, сознаваясь в преступлении и государственной измене, просили его царское величество, в присутствии которого давали свое показание, о прощении, а потому государь освободил их от смертной казни и простил им их преступление, так как они оказали себя достойными царской милости. На следующий день назначена была новая расправа, на которую царь приглашал генерала Гордона, так как он желал казнить преступников новым, ещё неизвестным его народу способом – не топором, а мечом. В тот же вечер многократно упомянутый мной Александр [Меншиков] ездил в карете на все перекрестки города и часто показывал обнажённый меч, давая тем знать, с каким нетерпением ожидает он кровавой трагедии следующего дня.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. Цит. по: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 124