Два года назад мне минуло шестнадцать лет, дон Энрике был на десять лет старше. Он по-прежнему помогал нам и нередко нас навещал. Всякий раз, когда он приходил, я чувствовала, как охватывает меня какая-то невыразимая радость, я тосковала, когда его не было, я часто видела его во сне. Наконец я поняла, что люблю его, хотя он никогда не говорил мне ни слова о любви. Должно быть, по неопытности я не могла скрыть свою страсть, и однажды он отозвал меня в сторону и сказал:
— Послушай, Паулита, ты должна сказать мне правду.
— Хорошо, сеньор, — ответила я, заливаясь краской.
— Только не обманывай меня ни в чем.
— Нет, нет, сеньор.
— Паулита, ты любишь меня?
Меньше всего я ожидала такого вопроса и чуть не лишилась чувств от смущения.
— Говори же, Паулита.
— Да, сеньор, очень люблю.
— Паулита, — нежно сказал он, — выслушай меня. Я виноват в том, что вел себя неосторожно. Я должен был знать, к чему могут привести мои посещения, но теперь еще не поздно исправить зло. Ты хорошенькая, ты очень мне нравишься, и мне совсем нетрудно в тебя влюбиться. Но я могу только погубить тебя, потому что, ты сама понимаешь, жениться на тебе я не могу. Расстанемся. С другой женщиной я, может быть, и не был бы так совестлив, но ты — другое дело. Я тебя не оставлю, однако ты больше никогда меня не увидишь. Так будет лучше и для тебя, и для меня, и для твоего бедного слепого отца, который не должен платить своей честью за мою скромную помощь.
Что я могла ответить? Дон Энрике ушел, а я проплакала немало дней и ночей. Когда я рассказала об этом разговоре отцу, он осыпал его благословениями и попытался меня утешить. Через год отец умер, а я открыла эту таверну, чтобы жить своим трудом, и благодарение богу, живу безбедно и счастливо, а главное, до сих пор не поддалась на уговоры ни одного из своих ухаживателей. Со всеми вами я обхожусь хорошо и ласково, но не больше того, Лукас, не больше того.
— И с тех пор ты ни разу не видела дона Энрике?
— Ни разу! Он узнал о смерти моего отца и передал мне деньги и добрые советы…
— Вот это человек!
— Права я, что люблю и уважаю его, как отца?
— Еще бы, черт возьми! А я теперь люблю тебя еще больше и его тоже.
— Ты спасешь его?
— Клянусь! Меня раньше убьют, чем…
В это время в таверну вошли приятели Москита.
XVI. К ЧЕМУ ПРИВЕЛА ИСТОРИЯ ПАУЛИТЫ
— Уже пора? — спросил Москит.
— Да.
— Тогда пошли!
— Пошли, — отозвались все трое.
Москит поднялся, взял шляпу и сказал товарищам:
— Подождите меня на улице.
Они вышли.
— Паулита, — проговорил Москит, нежно взяв ее за руку, — я сделаю для этого человека то, что сделал бы для родного брата.
— Что же? — с волнением спросила девушка.
— Я спасу ему жизнь и дам ему свободу. Дона Энрике везут под конвоем, а нам дано поручение убить его. Ему грозят две опасности, и от обеих я его спасу.
— Лукас, ты настоящий мужчина!
— Мы не убьем, его, Паулита, мы вырвем его из рук королевских солдат. То, что этот юноша сделал для тебя и твоего отца, дает ему право на уважение всех, кто только хлебнул горя и знал нищету.
— О, как я буду любить тебя!
— Теперь слушай, Паулита: если удастся спасти дона Энрике, я приведу его сюда.
— Сюда? — побледнев, воскликнула Паулита.
— Ты, может быть, боишься правосудия?
— Нет, но… снова увидеть его в моем доме… это такое счастье. Ты не будешь ревновать?
— Паулита, я — дурной человек. Я грабил, я убивал, черт побери! Но я знаю, что такое любовь и что такое благодарность. Какого дьявола! Я приведу его сюда, и если вы снова полюбите друг друга, да благословит вас бог, как вы благословите меня. Чего уж там, надо хоть один раз совершить доброе дело за все то зло, что я причинил людям, авось бог мне зачтет это. До свидания.
И, закрыв лицо плащом, чтобы никто не увидел, как он взволнован, Москит выбежал из таверны.
Паулита осталась одна. И тут, подняв глаза к небу и прижав руки к груди, она воскликнула голосом, идущим из самого сердца:
— Благодарение богу… Я все еще его люблю!..
Москит с товарищами прошли по безлюдным улицам к мосту Аудиенсии, не произнеся за всю дорогу ни единого слова. Неподалеку от моста Москит оставил свою троицу дожидаться и пошел вперед один. На мосту стоял какой-то человек. То был дон Хусто.
— Москит, — окликнул он Лукаса.
— Я, сеньор.
— Ты готов?
— Да, сеньор.
— А твои товарищи?
— Ждут здесь рядом.
— Пошли за лошадьми. Зови их.
Москит свистнул условным образом, и его люди подошли.
— Все вы вооружены? — спросил дон Хусто.
— Не беспокойтесь, — ответил Москит.
— Пошли.
И дон Хусто зашагал вперед, ведя за собой четверых висельников.
Свернув на улицу Такуба, они прошли, не останавливаясь, до самого конца города, пока не уперлись в ограду заброшенной фермы. За оградой росли деревья, смутно выделяясь на мрачном небосводе. Кругом — никаких признаков жизни. Ни луча света, ни собачьего лая, ни крика петуха, ни человеческого голоса — ничего.
Дон Хусто отыскал на земле камень и три раза сильно ударил в ворота. Прошло много времени, никто не открывал. Он снова постучал, но только на третий раз где-то в глубине послышался женский голос:
— Иду, иду!