Сближая себя, подобно западным социалистам, с изначальной, гонимой Церковью, революционно-народническое (а вслед за ним и социал-демократическое) движение наделяло своих недругов, наряду с ветхозаветной жестокостью и «фарисейством», также приметами сатанинского язычества, отождествляя их с вавилонскими идолами, «фараоном», Молохом, Золотым тельцом, Иродом, жрецами Мамоны и т. д. Борьба с ними словно воспроизводит жертвенный подвиг первых христиан и праведных иудеев, «прообразующих» Церковь. Все эти капиталистические демоны и соприродные им языческие стихии злобной судьбы — «вихри враждебные» — стоят на пути революционной России к Земле обетованной (общеупотребительное обозначение грядущего социализма).
Главные элементы сатанинских языческих культов, поэтически приписанных врагу, группируются в некое подобие связного сюжета. Совершенно бесспорна серпентическая подоплека всех правящих классов — и тем самым революционная метафорика с первых своих дней выказывает близость к традиционно-фольклорному змееборчеству:
Царь и его присные — помещики, чиновники, священнослужители, «опричники» и т. п. — это «вампиры», людоеды, пауки, хищные звери, змеи, драконы, которые насыщаются кровью замученного, но все еще пассивного народа и, в сущности, кровью и соками самой русской земли — его матери, изнывающей от страданий. Ср., например, обвинение, брошенное в 1881 году П. Ткачевым по адресу русских «верноподданных», которые, «в угоду своего владыки-царя, откармливают его палачей мозгом и кровью своих собственных сыновей, дочерей и жен»[264]
. Можно процитировать и обращенные к Русской земле песни, составлявшие важнейший суггестивный элемент этого пропагандистского набора: «Царь-вампир из тебя тянет жилы. / Царь-вампир пьет народную кровь!» («Новая песня», анонимный автор[265]).Промышленное развитие прибавило к этой картине показ заводов, станков и машин как воплощенной бесчеловечности и скопления механических монстров; ср. в анонимной песне: «Невский завод засыпает, / Крови напившись людской»[266]
, — или в зачине горьковской «Матери»: «Фабрика выкидывала людей из своих недр, словно отработанный шлак <…> День был проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно». Во всех этих филиппиках очень заметно влияние западной и в первую очередь французской антикапиталистической беллетристики (тексты Парижской коммуны, «Жерминаль» Золя и пр.). Но российская жизнь продуцировала, конечно, и оригинальное мифотворчество, в том числе среди самих рабочих поэтов, сохранивших фольклорный страх перед индустрией. Бестиальными чертами означены у них даже приводные ремни, шкивы, шестеренки и прочие детали металлических Молохов, увиденных испуганными глазами вчерашнего пахаря:Мятежные кадавры
Словом, фабрика приравнивалась к пеклу и могильному царству, а рабочие, соответственно, — к мертвецам или теням либо к порабощенным
В максимальной мере эта инфернальная символика захватывает рудники и шахты как концентрированное выражение хтоники капиталистической эксплуатации[269]
. Так выстраивается универсальный революционный сюжет о мятежных циклопах, рвущихся на волю из Тартара, — или о пролетарских кадаврах, восстающих из гроба. Ср. в стихотворении неизвестного автора «Узники»: