Читаем Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты полностью

Сближая себя, подобно западным социалистам, с изначальной, гонимой Церковью, революционно-народническое (а вслед за ним и социал-демократическое) движение наделяло своих недругов, наряду с ветхозаветной жестокостью и «фарисейством», также приметами сатанинского язычества, отождествляя их с вавилонскими идолами, «фараоном», Молохом, Золотым тельцом, Иродом, жрецами Мамоны и т. д. Борьба с ними словно воспроизводит жертвенный подвиг первых христиан и праведных иудеев, «прообразующих» Церковь. Все эти капиталистические демоны и соприродные им языческие стихии злобной судьбы — «вихри враждебные» — стоят на пути революционной России к Земле обетованной (общеупотребительное обозначение грядущего социализма).

Главные элементы сатанинских языческих культов, поэтически приписанных врагу, группируются в некое подобие связного сюжета. Совершенно бесспорна серпентическая подоплека всех правящих классов — и тем самым революционная метафорика с первых своих дней выказывает близость к традиционно-фольклорному змееборчеству:

Родина-мать! Нет ни счету, ни сметыЗмеям, что были тобою пригреты…Родина-мать! Разверни свои силы!Жизнь пробуди средь молчанья могилы!(С. Синегуб)[263]

Царь и его присные — помещики, чиновники, священнослужители, «опричники» и т. п. — это «вампиры», людоеды, пауки, хищные звери, змеи, драконы, которые насыщаются кровью замученного, но все еще пассивного народа и, в сущности, кровью и соками самой русской земли — его матери, изнывающей от страданий. Ср., например, обвинение, брошенное в 1881 году П. Ткачевым по адресу русских «верноподданных», которые, «в угоду своего владыки-царя, откармливают его палачей мозгом и кровью своих собственных сыновей, дочерей и жен»[264]. Можно процитировать и обращенные к Русской земле песни, составлявшие важнейший суггестивный элемент этого пропагандистского набора: «Царь-вампир из тебя тянет жилы. / Царь-вампир пьет народную кровь!» («Новая песня», анонимный автор[265]).

Промышленное развитие прибавило к этой картине показ заводов, станков и машин как воплощенной бесчеловечности и скопления механических монстров; ср. в анонимной песне: «Невский завод засыпает, / Крови напившись людской»[266], — или в зачине горьковской «Матери»: «Фабрика выкидывала людей из своих недр, словно отработанный шлак <…> День был проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно». Во всех этих филиппиках очень заметно влияние западной и в первую очередь французской антикапиталистической беллетристики (тексты Парижской коммуны, «Жерминаль» Золя и пр.). Но российская жизнь продуцировала, конечно, и оригинальное мифотворчество, в том числе среди самих рабочих поэтов, сохранивших фольклорный страх перед индустрией. Бестиальными чертами означены у них даже приводные ремни, шкивы, шестеренки и прочие детали металлических Молохов, увиденных испуганными глазами вчерашнего пахаря:

Грохочет машина, кружатся ремни,Как змеи, свиваясь, летят…По мертвым поют отпеванье они,Пронзительно-злобно свистят:«Костей перемолотый прахПокоится в крепких зубах…»
(А. Богданов. На заводе)[267]

Мятежные кадавры

Словом, фабрика приравнивалась к пеклу и могильному царству, а рабочие, соответственно, — к мертвецам или теням либо к порабощенным гномам, добывающим металлы, уголь и прочие богатства для злобного тирана наверху:

Плач и стон — хаоса звукиЗаглушают вопль и муки…Тут и там мелькают рукиТемнопризрачных теней.
Это в вечно страшном чудеПробегают гномы-людиМежду тысячи смертей…(А. Белозеров. Из песен труда)[268]

В максимальной мере эта инфернальная символика захватывает рудники и шахты как концентрированное выражение хтоники капиталистической эксплуатации[269]. Так выстраивается универсальный революционный сюжет о мятежных циклопах, рвущихся на волю из Тартара, — или о пролетарских кадаврах, восстающих из гроба. Ср. в стихотворении неизвестного автора «Узники»:

В черной пещере жарко пылаетПламя костров,В черной пещере падают звенья
Ржавых оков.Длиться не вечно будет глухаяЧерная ночь.Мы из проклятой черной могилыВырвемся прочь.Цепи свергаем, ржавые цепи,Волю куем.Скоро, о, скоро стены темницыМы разобьем![270]
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное