Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

Между тем в соседней гитлеровской Германии все обстояло совершенно иначе. Как подчеркивает историк русского фашизма А. Окороков, национал-социалисты выказывали там «доброжелательное отношение к Православной церкви» — и оттого в 1936‐м (т. е., заметим, как раз на пике сталинской атеистической пятилетки) ее иерархи в великую и сугубую ектении включили молитвы «о христолюбивом Вожде народа германского, правительстве и воинстве его»[240]. В 1938 году в столице рейха был возведен православный храм, причем «в русских периодических изданиях [эмигрантских, естественно] подчеркивалось, что Собор был построен по личному указанию Гитлера, на деньги германского правительства. В некоторых изданиях отмечалось даже, что на личные средства Гитлера»

[241]. Соответственно, на освящении этого Берлинского кафедрального собора митрополит Анастасий зачитал благодарственный адрес ему[242]

.

Все это особенно впечатляет на фоне общей ненависти фюрера к христианству как «еврейской выдумке». Немыслимо, чтобы, несмотря на конкордат, он пожертвовал бы деньги на строительство католического храма. Очевидно, его расположение к православию во многом объяснялось тактическими соображениями, поскольку должно было контрастировать с противоположной, антирелигиозной политикой, проводимой в ненавистной ему большевистской России. Но еще важнее, мне кажется, то обстоятельство, что присущие РПЦЗ взгляды на евреев — вполне, однако, канонические — отвечали его собственным убеждениям, которые на заре нацистского движения, в свою очередь, формировались под ощутимым влиянием белоэмигрантов. 22 июня 1941 года в русских церквах Парижа, Белграда и других городов подвластной немцам Европы зазвучат молитвы за «христолюбивого вождя Германии и ее воинства». Церковь, возродившаяся на оккупированных им тогда советских территориях и сразу присоединившаяся к этим благодарственным молебнам, за единичными исключениями, ничуть не воспротивится «окончательному решению» еврейского вопроса.

С первых же дней немецкого вторжения в Советский Союз оккупационная администрация и вермахт демонстрировали всяческое покровительство гонимой ранее вере. Правда, опасаясь тесного сближения армии с презираемым им местным населением, уже «в конце июля Гитлер издал директивы о запрете военнослужащим оказывать какое-либо содействие в возрождении церковной жизни» на Востоке, — и все же без самой гитлеровской агрессии этого возрождения, конечно, просто бы не было. Вопреки директивам, «командование германских частей передавало верующим храмы, оказывало помощь в их восстановлении». Так, в Борисове «на освящении переданного верующим храма присутствовали фельдмаршал фон Бок и высшие офицеры группы армий „Центр“», а в Смоленске немцы открыли городской кафедральный собор, который до того, при Сталине, использовался в качестве «антирелигиозного музея». К 10 августа радость горожан вермахт дополнил собственным религиозным чудом: «На крыше собора немецким солдатом была найдена знаменитая чудотворная икона Божией Матери Смоленская» — и случилось это как раз ко дню ее праздника (28 июля по старому стилю)[243].

Процесс православного возрождения поддерживал даже такой завзятый русофоб и ненавистник христианства, как Альфред Розенберг (мечтавший о том дне, когда на всех германских церквах крест заменят свастикой). Верующим, отмечает А. Корнилов, «передавались не только закрытые храмы, но и там, где церковные здания отсутствовали, школьные, клубные, колхозные, общественные помещения». Неудивительно, что проповеди «в поддержку оккупантов стали явлением постоянным» и что «при проведении религиозных церемоний наряду с иконами нередко использовались портреты Гитлера

»[244].

Содействовали Церкви немцы также в деле обучения новых священнослужителей (Псковская миссия и пр.), призванных заменить тех, кто был уничтожен или отправлен в лагеря коммунистами. Со столь же катастрофической «кадровой» проблемой с осени 1943 года столкнется и Сталин, когда по немецкому почину тоже начнет воскрешать религию. Ведь, по данным А. И. Перелыгина, приведенным в книге И. Ермолаева, «из 141 757 служителей Русской православной церкви, отправлявших службу на момент Октябрьской революции, на начало Великой Отечественной войны на свободе оставалось около 500, в том числе 4 правящих архиерея <…> А из 69 тысяч православных храмов на начало войны действовало всего 350–400, то есть около 0,5 % от их дореволюционного количества»[245].