Оттуда, с периферии, надвигается вражеская волна, стремясь завладеть сердцем страны. Но в то же время и из этого средоточия, из его сакральной точки раскручивается обратное, центробежное движение: «Революция, начатая в центре, не могла долго оставаться в рамках узкой его территории. Победив в центре, она неминуемо должна была распространиться на окраины». К этому узловому пункту провинции или окраины тяготеют точно так же, как рабочие — к своим партийным организациям, а последние — к Центральному комитету. Он так прямо и пишет — о «непобедимой тяге окраин к центру». За окраинами наступает черед зарубежных стран — русско-пролетарский центр распространяет на них свою освободительную экспансию или, напротив, сплачивает их вокруг себя, «втягивая в общий лагерь борьбы с империализмом» (1918). Сперва империализм хотел «сжать в „железное кольцо“ очаг революции»; «теперь оказывается, что он сам окружен», и революционные силы «создают, таким образом, всеохватывающее кольцо вокруг издыхающего империализма» (1919).
При этом окраины представляют собой определенный экономический эквивалент подземным «сокам» революции, поскольку эти просоветски настроенные регионы «изобилуют сырьем, топливом, продовольственными продуктами». Сходным образом они являются и социальным резервом большевизма; однако тождественную роль выполняют, помимо советских, также зарубежные национальные «окраины» и колониальные страны — периферия планеты, угнетаемая капиталом. Так устанавливается некая аналогия между географической и социальной геометрией:
Если борьба за средние слои данной господствующей национальности является борьбой за ближайшие резервы, то борьба за освобождение угнетенных национальностей не могла не превратиться в борьбу за завоевание отдельных, наиболее глубоких резервов капитала <…> Эта борьба за глубокие резервы <…> будет развертываться шаг за шагом, по мере развития империализма, по мере роста мощи нашего Союза Республик («Октябрьская революция и вопрос о средних слоях», 1923).
Но там же, в «средостении» лимитрофов, а равно и на мировых окраинах или «в тылу» самого большевизма, прячутся и резервы врага:
Резервы Антанты — это прежде всего… армии молодых буржуазных государств, пока еще не зараженные «ядом классовых противоречий» (Польша, Румыния, Армения, Грузия и пр.) <…> Резервы Антанты состоят, во-вторых, в контрреволюционных силах, которые орудуют в тылах наших армий… Наконец, имеются еще и резервы Антанты, орудующие в колониях и полуколониях <…> Мы уже не говорим о резервах Антанты в виде всех и всяких
В таком противостоянии есть нечто от поединка хтонических гадов, и «скорпионам» капитализма всегда соответствуют «бациллы» или «яд классовых противоречий», которым большевизм «заражает» врага и посредством которого притягивает к себе угнетенные массы[544]
.Так, по горизонтали и вертикали, неизменно развертывается у Сталина эта двусторонняя, центробежная и центростремительная динамика, вечная циркуляция токов между центром и периферией, между вершиной и «недрами»[545]
.Aхis mundi
У центра, собирающего массы, имеется свой собственный, наисакральнейший центр — ось, факел (т. е. огненная ось, мобильный очаг), стержень, знамя или знаменосец, — вокруг которого объединяется самое ядро (кольцо и т. п.) и который, собственно, возглавляет «движение». Комплексную механику такой концентрации Сталин детально описал уже в своей ранней (1905) заметке о демонстрации в Баку, где межнациональная «масса» «назло правительству решила… любить друг друга»: