Читаем Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты полностью

Дорожная метафорика совмещает в себе память о пролетарском обычае вывозить с завода на тачке опостылевших начальников — с нартской корзиной на колесах, предназначенной для сбрасывания стариков (в восточнославянских регионах предпочитали использовать санки или «лубки»[562]). Просматривается в антиоппозиционных филиппиках и другая, мифологическая традиция, означенная на Кавказе свирепым грузинским титаном Амирани, который, сражаясь против старших небесных персонажей, стремится оскопить их[563]

. В мифологическом аспекте сталинские кадровые метаморфозы равнозначны этому свержению и глубоко архаическому оскоплению старших богов, ураническая природа которых предопределена не только самой их принадлежностью к партийным верхам, но и оторванностью, с точки зрения Сталина, от земной реальности, их пребыванием «в воздухе». Но оскопление этого троцкистско-зиновьевского Урана, вполне по-сталински, вменяется самому же оппозиционному блоку:

Чем была сильна зиновьевская группа? Тем, что она вела решительную борьбу против основ троцкизма. Но коль скоро зиновьевская группа отказалась от своей борьбы с троцкизмом, она, так сказать, оскопила себя, лишила себя силы.

Чем была сильна группа Троцкого? Тем, что она вела решительную борьбу против ошибок Зиновьева и Каменева в октябре 1917 года и против их рецидива в настоящем. Но коль скоро эта группа отказалась от борьбы с уклоном Зиновьева и Каменева, она оскопила себя, лишила себя силы.

Получилось сложение сил оскопленных. (Смех, продолжительные аплодисменты.)[564]

Его геронтофобия дает яркий пример того, как, сражаясь с Троцким, Сталин успешно обращает против своего врага его собственное оружие («голову черту нужно рубить его же мечом»). Ведь Троцкий первым начал бороться за большевистскую молодежь, правда в основном студенческую (знаменитый «барометр партии») — в то время как генсек еще с жаром защищал от этих нечестивых атак святое старшее поколение. Но вот все изменилось, битва за партаппарат проведена и выиграна Сталиным, а соответствующие тирады Троцкого воспринимались теперь лишь как запоздалый плагиат. В начале 1930 года Троцкий, уже изгнанный из СССР, но продолжающий ратовать против партийно-бюрократических ветеранов, вспоминает, как

Ленин не раз издевался над так называемыми «старыми большевиками» и даже говаривал, что революционеров в 50 лет надо бы отправлять к праотцам.

Опять-таки, радикальное отличие сталинизма от ленинского дискурса состоит на сей раз в том, что эту, по определению Троцкого, «невеселую шутку» генсек по-настоящему реализовал, да еще в максимальном объеме.

Ленинская цитата обращена Троцким против его бывших, но позорно капитулировавших союзников из числа «старых большевиков». Вместе с тем она, конечно же, приурочена к только что пышно отпразднованному 50-летию генсека. Троцкий был его ровесником, но о своем политическом переселении к праотцам ничуть не помышлял — как не помышлял о нем и 50-летний Ленин, оглядываясь на Библию. «Каждое революционное поколение, — размышлял изгнанник (уже, в сущности, повторяя тирады Сталина), — становится на известном рубеже препятствием к дальнейшему развитию той идеи, которую оно вынесло на своих плечах. Политика вообще быстро изнашивает людей, а революция тем более. Исключения редки, но они есть. Без них не было бы идейной преемственности. Теоретическое воспитание молодого поколения есть сейчас задача задач»[565]. Понятно, что под «исключением» Троцкий разумеет самого себя — подобно тому как Сталин, третируя «стареющих товарищей», всегда, в виде исключения, противопоставляет им «нестареющих» стариков, т. е. самого себя (так он еще в своей ранней заметке называл Бебеля «вечно юным» старцем). Признаки стагнации Сталин попросту проецирует на самого же Троцкого и других моральных ровесников умирающего от дряхлости меньшевика Аксельрода.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное