Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

После победы над левыми скопцами Сталин на короткое время, в 1928 году, смягчает было демографический критерий, уверяя, что «у нас нет раскола между старым и новым поколением революционеров… Старая и молодая гвардия идут у нас вместе, в едином фронте», — но суть его долгосрочной кадровой политики, конечно, нисколько не меняется: она направлена на тотальную смену и омоложение «людского состава», приостановленные или смягченные только после Большого террора. К концу 1920‐х годов упрек в катастрофическом старении он переадресовывает уже не троцкистской, а правой оппозиции:

Если мы потому только называемся старыми большевиками, что мы старые

, то плохи наши дела, товарищи. Старые большевики пользуются уважением не потому, что они старые, а потому, что они являются вместе с тем вечно новыми, нестареющими революционерами. Если старый большевик свернул с пути революции или опустился и потускнел политически, пускай ему будет хоть сотня лет, он не имеет права называться старым большевиком, он не имеет права требовать от партии уважения к себе.

Выходит, коммунистические ветераны изымаются из политического обращения не вследствие своей старости, а скорее вопреки ей. Более того, на акробатическом жаргоне Сталина они именно за счет своего идеологического старения теряют даже право на самое — почетное в этом контексте — звание «старого большевика». И все же Сталин очень слабо маскирует здесь свою геронтофобию[566]. Нетрудно догадаться, однако, кто и на сей раз сохраняет статус «вечно нового, нестареющего революционера», подлежащего сохранению при любом движении веществ в составе большевистского организма. Иное дело — скоропостижно одряхлевшие и потому впавшие в правооппортунистический маразм вчерашние соратники, наподобие Бухарина, Томского или Рыкова. Биологический критерий идеально совпадает со стратегической задачей. В конечном итоге оппозиция обреченных — это естественная форма сопротивления пожираемых клеток; но и новым клеткам приходится доказывать свое право на жизнь:

Всегда у нас что-либо отмирает в жизни. Но то, что отмирает, не хочет отмирать просто, а борется за свое существование, отстаивает свое отжившее дело.

Всегда у нас рождается что-либо новое в жизни. Но то, что рождается, рождается не просто, а пищит, кричит, отстаивая свое право на существование. (Голоса: «Правильно!». Аплодисменты.)

Им и впрямь, причем чуть ли не с первых лет Октября, овладевает какой-то ненасытный кадровый голод. «Никакая задача <…> не может быть проведена без живых людей, без новых людей, без кадров новых строителей», — заявил Сталин уже в 1926 году на встрече с ленинградским партактивом. «В колхозах, — говорит он через семь лет, — тоже должна командовать молодежь, потому что она легче всего усваивает ленинские заветы». (А знания, в сотый раз напоминает он, «дело наживное».) «Кадры решают все» — и во всех областях: в промышленности («Надо создать кадры строителей индустрии»), в РККА (установка на «новые командные кадры, вышедшие из низов и поднявшиеся вверх»), в среде интеллигенции («Старые профессора нуждаются в новой смене из новых людей»); спесивых стариков, вроде Марра, надо вышибать даже из лингвистики — и Сталин сообщает, что свою работу о языкознании он написал по просьбе «группы товарищей из молодежи».