Письма, 1926-1969

На мой взгляд, этот юридический процесс перевернут с ног на голову в самой своей сути – об этом я уже писал. Теперь моя идея до нелепого проста: выдающимся решением был бы отказ от правовых методов в пользу предварительного расследования и установительных методов. Цель должна состоять в наиболее точной объективизации исторических фактов. В конце концов дело закончилось бы не судебным приговором, но точным составом преступления, насколько он может быть установлен. Что дальше?

Я полагаю, Израиль мог бы объявить, что не собирается выносить приговор. Преступление находится за пределами правовой юрисдикции одного государства. К тому же в таком случае Израиль вынес бы собственный приговор по делу, природа которого совершенно другого порядка. Оно касается всего человечества, Израиль предоставил и состав преступления, и самого преступника, – но кому? ООН? Возможные последствия: никто не захочет с ним разбираться, что тяжелым грузом может лечь на ООН и привести к определенным трудностям в отношении общественных представлений о справедливости и человеческом достоинстве. Тогда ООН попробует выбраться из этой ситуации, обратившись к судебным возражениям.

Прежде приговоры побежденным, вынесенные победителями после войны, рассматривались как политические акты и были отделены от правовых. Так было в случае немецкой расследовательной комиссии 1919 года по делу о «военных преступниках», после того как западные державы отказались от независимого расследования, которое предполагало раскрытие архивов обеих сторон¹. Сфера политики не поддается описанию в понятиях права (англосаксонская попытка их объединить ведет к самообману, который скрывает основополагающий принцип политического существования). В случае с Эйхманом речь идет не о том измерении, что обладает так называемым политическим достоинством, по сути своей превосходит право и переплетено с тканью судьбы. Дело в чем-то другом, ничтожном, но имеющем для человечества в его нынешнем состоянии первостепенное значение. В нем нет достоинства, но ради истины и ясности его необходимо извлечь из исключительно правовых рамок. В правовом процессе такого значения предпосылки не могут остаться непроясненными.

Но я пишу это потому, что совершенно растерян. Если Генрих придерживается такого же мнения, то он, вместе с Вами, с Вашего согласия, должен внести конкретное предложение и очертить возможные перспективы. Я с этим не справлюсь. Но поскольку Вы вовлечены в дело и берете на себя ответственность репортера, я должен написать Вам обо всем, даже если мои слова покажутся Вам необдуманной глупостью. Я чувствую, что понимаю больше, чем могу выразить с внятной ясностью и в живом порыве, мысли, о которых следует заявить сейчас, до начала процесса, если только в моих словах есть хоть капля истины.

Сердечно

Ваш Карл Ясперс

1. После того как державы-победительницы в Версальском договоре закрепили положение об исключительной вине Германии в разжигании Первой мировой войны, их представители хотели привлечь некоторых немцев, которых обвиняли в совершении военных преступлений, к военному трибуналу. Чтобы этого избежать, немецкое правительство самостоятельно учредило суд над ответчиками.

274. Ханна Арендт Карлу Ясперсу23 и 24 декабря 1960

23 декабря 1960

Дорогой Почтеннейший!

Я оставлю без ответа все темы и вопросы, которых Вы коснулись в письме, и отвечу лишь на вопросы о деле Эйхмана. Мы с Генрихом долго обсуждали оба Ваших письма. Но теперь, когда я взялась за ответ, его нет дома, поэтому пока я оставлю письмо, чтобы он смог добавить свои возражения.

Сперва отвечу на первое – Израиль выставит себя в дурном свете и т. д. В том, что касается правовой основы, я настроена не столь пессимистично, как Вы. Разумеется, Эйхман был похищен, насильственно вывезен и арестован. Но израильтяне могут заявить: мы похитили человека, которому уже было выдвинуто обвинение на первом Нюрнбергском процессе. Тогда он смог избежать ареста. Нюрнбергский суд рассматривал случаи преступлений против человечества. Он был объявлен вне закона – hotis humani generis¹, как пираты в свое время. Мы вывезли его из Аргентины, потому что Аргентина демонстрирует антирекорды в экстрадиции военных преступников. И это, несмотря на требования не только держав-победительниц, но и Объединенных Наций. Мы не отправили его в Германию, но перевезли в наше собственное государство. Германия могла бы потребовать экстрадиции. Неизвестно, как бы мы поступили в таком случае. Этот человек должен был предстать перед Нюрнбергским судом, специальным трибуналом, решение которого не может быть пересмотрено на повторном, вспомогательном заседании. Если бы немцы решили, что их привычные суды могут стать повторными, то они могли бы выдвинуть свои требования по выдаче подсудимого. Судя по нынешнему положению дел, никто кроме нас не собирается вести расследование по делу упомянутого преступника. Так что этим займемся мы.