Письма, 1926-1969

Сердце моей жены гораздо лучше. Приступы случаются реже. Общее состояние не хуже, чем год назад. Она чувствует себя такой бодрой, что я должен удерживать ее от перенапряжения. Она как раз пакует наш чемодан!

Сердечный привет, также и Мсье

От нас обоих

Ваш Карл Ясперс

1. Карл Генрих Бауэр (1890–1978) – хирург, с 1933 г. профессор университета Бреслау, с 1943 г. – в Гейдельберге, первый ректор Гейдельбергского университета после войны, сыграл важнейшую роль в восстановлении университета, был близким другом Я.

2. Инга Бауэр, урожд. Фукс.

3. Карл Шварбер (1889–1950) – с 1935 г. директор университетской библиотеки Базеля.

4. Предположительно имеется в виду следующий пассаж: «Важнейший, судьбоносный вопрос для человечества – можно ли не стать драконом в битве с драконом и не утратить силу, необходимую для победы». (Jaspers K. Rechenschaft und Ausblick. 2. Aufl. Munchen, 1958, p. 324).

105. Ханна Арендт Гертруде и Карлу Ясперс4 октября 1950

Дорогие, дорогие друзья,

Сейчас вы, разумеется, уже давно вернулись из Санкт-Морица и, вероятно, семестр уже начался. Это лето, после таких прекрасных каникул, так быстро пролетело, что только теперь, когда я получила ответ от Хелены Вирусовски, я поняла, как давно не писала.

Меня, конечно, отвлекало чтение «Истины», и, разумеется, иногда случается так, что книга захватывает тебя целиком и мешает даже мысль об авторе. Теперь, когда я закончила, я с горькой обидой думаю о трех тысячах миль, что разделяют нас.

Дорогой Почтеннейший, скажу без обиняков, это, несомненно, величайшая из Ваших книг и великая, великая книга сама по себе. Этот ход мысли (и весь текст написан в темпе анданте) раскрывает и вызывает в воображении и словно отдаляется от всего пространства и многообразия, в котором «обеспокоенное восприятие», собственно говоря, отзывчивое восприятие утверждает себя как сознание. Это не эклектичность и не синтез противоположностей, но своеобразные синтез и примирение антитез. Через сооружение пространства, раскрытого лишь с помощью хода мысли или в непрестанном мышлении и всенаправленном движении, каждая отдельная мысль теряет и свою связь с определенным местом и вместе с тем избавляется и от избыточного формализма, она свободно приближается к своей антитезе. Говоря языком политики, это депровинциализация западной философии – поэтому я при случае, рискнув настоять на запретной спекуляции, утверждаю, что это, вероятно, последняя книга западной философии, ее последнее слово и в то же время первая книга мировой философии, ее первое слово.

Я не буду останавливаться на схеме со страницы 142¹, так как боюсь, что моя глупость в подобных вопросах обратит меня против того, в чем я просто-напросто не разбираюсь. Возможно, это поможет тем, кто лучше меня умеет читать и мыслить. Меня не очень заинтересовало введение, собственно говоря, оба введения, они написаны в другом стиле, хотя и содержат крайне интересные мысли. Но для меня книга начинается с предложения «Объемлющее раскалывается на способы объемлющего»².

Меня обрадовала Ваша статья о свободе³ в Monat – снова в стиле, или точнее, в духе Лессинга. В остальном конгресс⁴ был событием безрадостным, некоторые замечания Силоне⁵ показались мне удачными и захватывающими.

Commentary отправили Вам берлинскую речь Элиота Коэна о евреях и немцах⁶

и перешлют мой репортаж о Германии⁷. Последнее – что Вы думаете? Я не пыталась остаться справедливой, и мне хотелось бы, чтобы Вы увидели, что я скорее опечалена, чем разочарована. О первом: берлинцы, очевидно, под сомнительным руководством культурного конгресса, обратившись к Коэну, или точнее, посредством Коэна, пригласили евреев к беседе. Повестка дня: вопросы о реституции, ПЛ⁸ и некоторые другие банальные вопросы о «прежней несправедливости и новом непонимании» (sic!) – в двух словах, господа намереваются говорить не о немецких, а о еврейских проблемах и сразу разобраться со всем, что им не по душе. Среди приглашенных с немецкой стороны ни одного человека (за исключением, вероятно, Хойса⁹), занявшего однозначную позицию. Не говоря о Вас, но не было ни Когона, ни Штернбергера, ни кого бы то ни было еще. К тому же на Рождество – возможно, по неосторожности, но этот факт очевидно добавляет символизма. В двух словах, смесь наглости, бестактности и неловкости. Крайне неудачно для Элиота Коэна, ведь, разумеется, все твердят: I told you so. По-немецки: вот видишь.

Хелена Вирусовски рассказывала о Ваших приключениях в Гейдельберге: конечно, они могут спокойно читать Ваши тексты. Но Вам нужно регулярно выступать с докладами, если есть возможность. Опыт общения со студентами прекрасен, и я невероятно счастлива узнать, что университет переполнен. Господа профессора, очевидно, переняли и усвоили от нацистов, что лицемерие излишне, а мошеннический режим можно установить не таясь. Я придерживаюсь мнения, что это заблуждение, ведь для этого потребовалась бы уверенность во власти и жажда власти, которых эти тщедушные людишки совершенно лишены.