Письма к Безымянной

Лошади уже бегут по арене, и это грозный, красивый галоп-буран. Людвиг какое-то время наблюдает за ними, потом вновь переводит глаза на племянника. В искусственном свете канделябров в волосах Карла проступает потерянная рыжина; золото пляшет на его одежде. На отца он непохож… на дедушку больше, но все же не совсем. В эту минуту еще острее, чем обычно, он кажется чужим, но не перестает завораживать. Как все же изумительна Природа, какие жизни ухитряется соткать из смертей.

Людвиг скорее выходит обратно в сад – и опускается на ближайшую скамейку. Голова гудит, но тревога, с которой он покидал дом, отхлынула. Прояснилось сердце, прояснился ум. Людвиг склоняется, вспоминает о лилии в петлице, вынимает ее, подносит к лицу. Как пьяняще пахнет… и как же зря возлюбленная отговаривала его от слежки. Не решись он – ничего бы не понял. Да, жаль, конечно, что от музыки Карл все дальше, но разве плох этот его выбор? Любовь к животным – тоже любовь, а забота о них – занятие в той или иной мере высокое. Тем более лошадь – не корова, не свинья, даже не собака…

– Учитель! – громко окликают его, вырывая из раздумий. Он едва не подскакивает. – Приветствую! Какими судьбами?

Такую голосину трудно не услышать и не узнать: в последние годы, после затяжной простуды, Карл Первый заговорил чуть в нос. Это мало кто заметил, но от Людвига, чуткого к мельчайшим переменам в любимом ученике, не укрылось. Черни, показавшийся из-за сгустка нежно-малиновых кустовых роз, радостно машет, спеша навстречу. Короткие волосы его зализаны – эту прическу он носит довольно давно, но Людвиг никак не привыкнет. Как и к модным темным сюртукам, и к цепочкам, и к идеально подогнанным брюкам, и к вычурным очкам в тонкой золотой оправе, носимым словно бы для умного вида. И только одно…

– Я опять подобрал кошку! – бодро сообщает Карл Первый и показывает Людвигу найденыша – белого, весьма упитанного и, скорее всего, почтенных лет. Найденыш, зажатый в плотном объятии, не слишком доволен.

– Хм. – Вернув лилию в петлицу, Людвиг щурится и наклоняется к животному. – Вынужден тебя разочаровать, но это, кажется, кот.

– Тоже хорошо! – Карл Первый присаживается на скамью рядом. Говорит он очень громко, почти кричит, так, что некоторые люди шарахаются.

– Ты что здесь делаешь? – интересуется Людвиг, надеясь, что его попытка уклониться от такого же вопроса не бросится в глаза.

– Репетиторствовал кое с кем из юных друзей эрцгерцога, а потом решил прогуляться, и вот. – Карл Первый кивает на кота. – Ну а вы-то?..

Не удалось, что ж. Прозвище «дьяволенок» не дают просто так.

– Тоже решил… прогуляться, – осторожно отзывается Людвиг и по тому, как Черни смущается, догадывается, что услышит в ответ.

– Забавно. Я думал, может, за мальчиком пришли?

– Я… – Он облизывает губы, спохватывается и прижимает палец к губам. – Тс-с-с!.. Карл! – Он лезет во внутренний карман за «дорожной» тетрадкой маленького формата, следом вынимает карандаш, кладет все на колени. – Если хочешь говорить о нем, пиши сюда.

Кивнув, Карл Первый берет тетрадь, раскрывает на чистой странице, пишет:

«Он опять здесь?»

– Здесь, – как можно тише отзывается Людвиг. – Давно знаешь о его прогулках?

Карл Первый ниже наклоняет голову и деловито скрипит карандашом.

«Примерно все то время, что вы судитесь».

– Потрясающе, – шипит Людвиг, подавшись к его уху. – А я и не подозревал!

«Он боится, что вы разочаруетесь». – Карл Первый гладит своего благоприобретенного кота по макушке.

– Да в чем, я же буду рад! – Людвиг пожимает плечами. – Твоя любовь к животным меня никогда не раздражала, так с чего мне сердиться? Да, лучше бы лошади прилагались к квартетам и симфониям, но…

«Лошади» – быстро и криво пишет Карл, явно хочет добавить что-то еще, но передумывает. Слово остается висеть в одиночестве.

– Я поговорю с ним об этом, – обещает Людвиг все так же тихо. Карл хмурит брови. Выписывая новую фразу, он сильно давит на карандаш:

«Я не уверен…»

– Думаешь, лучше дождаться, пока он скажет сам? – Карл молчит с встревоженным, если не сказать испуганным видом, и Людвиг спохватывается, хлопает себя по лбу. – Ну конечно! Ты прав, дьяволенок. Ему не понравится, что я следил. Он растет скрытным, ему хватило преследований матери. Я спятил. Точно. А ты умница.

Карл Первый, помедлив, кивает и кусает нижнюю губу. Карандаш висит над бумагой, то касаясь ее, то отдергиваясь. Похоже, Черни и сам изумлен непроходимой тупостью учителя, не знает, как упрекнуть потактичнее. «Вы превращаетесь в домашнего тирана, да еще и бестолкового»? Такого он не напишет, он дерзок, но не настолько и к тому же добр. Такт его равен одаренности. Людвиг, смущенно засмеявшись, осторожно – чтобы все же не испортить прическу – треплет его по макушке.

– Что бы я делал без тебя… во всех смыслах.

Карл Первый слабо улыбается, тянется к тетради, но Людвиг, покачав головой, забирает у него карандаш.