Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

Суть в том, что уехал я, можно сказать, неожиданно дня самого себя и скоропостижно; думал, что из немецкого Берлина сделаю «цурюк», а оказалось, что Россия — ближе. Ну, я — в Россию! И приехал, и живу, и, конечно, «ни сна, ни отдыха». Молодчина Иван Манухин! Не будь его — писали бы Вы теперь воспоминания о преждевременно скончавшемся Горьком, который ныне даже питерской погодою — неуязвим! Вот Вам и воспоминания! Подождать придется с этим!

Впечатления? Александр Валентинович — ничего не понимаю! Так все запутано, до того все измяты и лишены образа божия, что, право, смотришь на некакое пред тобою и соображаешь, какому существу подражает сия тварь?

Крепко? Ах, ну что же делать. Мне вовсе не хочется ругаться, но «обстоятельства заставляют».

Шутки в сторону: я все еще не привык к родине и — нет-нет — да вдруг и удивлюсь, все говорят по-русски! Неважно говорят, скучно говорят, но по-русски! И даже некоторые литераторы язвят друг друга словесно и на бумаге тоже русскими словами, хотя строят их на иноверный и иноплеменный лад. Серьезно!

Ох, не могу я понять, сладок ли мне дым отечества и насколько? Не могу еще!

Встречен демократией ласково и трогательно, одна Москва поздравила свыше 70 раз, — тут и булочники, и чулочницы, водопроводчики и даже «мужики-крестьяне Новоторжского уезда». Очень тронут. А интеллигенция — не очень меня любит, знаете ли! Нет-нет, да и уловишь эдакий взгляд стрелоподобный, испепеляющий и вопрошающий: «Ты чего хочешь делать, чорт?»

А я — молчу. И ежели в упор спрашивают — тоже молчу, т. е. говорю: «Чего же мне делать? Лечиться мне надобно!» — «Да ведь вас вылечили?» — «А мне понравилось, я еще хочу лечиться!» — «Но вот вы пьете вино и курите?» — «А это мне тоже всегда нравилось».

Дорогой Александр Валентинович — все-таки скажу Вам, что Россия — хорошая сторона и Вам бы тоже сюда? Серьезно?

Напишите, если захочется: СПБ., Кронверкский, 23, кв. 10.

Кланяюсь всему дому Вашему и обнимаю Вас.


А. Пешков

670

Е. Е. НЕЧАЕВУ

29 марта [11 апреля] 1914, Сестрорецк.


Уважаемый г. Нечаев!


Стихи Ваши получены на Капри и скоро будут в моих руках, здесь. Очень благодарен Вам за книгу; прочитав ее — напишу Вам о своих впечатлениях.

Будьте здоровы!


А. Пешков

671

В. И. АНУЧИНУ

11 или 12 [24 или 25] мая 1914, Петербург.


Дорогой Василий Иванович!


Прежде всего — примите горячую мою благодарность за книжку о шаманстве, — чрезвычайно интересная вещь, прочитал — не отрываясь, нашел в ней много ценного для себя. Поверьте, что говорю это отнюдь не ради комплиментов, — зачем бы комплименты?

«Сибирский сборник»? Господин редакционный комитет! Конечно, будет так, как Вы решите, но — на мой взгляд — Вы напрасно отказываетесь осуществить эту добрую затею! Напрасно! Если Вы находите, что подбор материалов не удался Вам — поработайте еще.

Мою роль в этом деле я считаю пассивной до поры, пока не получу статью о культурных задачах и потребностях Сибири. Только с точки зрения этой статьи я мог бы более или менее верно оценить материал сборщика, — его пригодность, его соответствие общему тону и смыслу статьи. Ведь известное психологическое соответствие должно быть, оно — неизбежно, не так ли? Ну, вот: имей я в руках эту статью, я бы знал, что делать, выступать же пред Вами в роли чисто литературного критика и оценщика присланного материала — это не моя роль, как я думаю, это Вы сами сделаете не хуже меня. Да и сделали, в сущности.

Между «сибирским» и «русским» человеком есть какая-то разница, я очень ее чувствую, но — не могу уловить, уложить в слова достаточно ясные. Статья помогла бы мне в этом, я бы попробовал написать маленькое предисловие, выясняющее внутренний, социально-психологический смысл сборника, послал бы это предисловие на усмотрение Ваше и на Вашу критику, и, таким образом, дело у нас наладилось бы.

Что Вы на это скажете, комитет?

А Гребенщиков начинает писать все лучше и лучше! Добрый путь!

Кланяюсь, жму руку, еще раз — спасибо за книгу!

Не отвечал столь долго потому, что угнетен делами и до последних дней оседлости не имел, а вел жизнь кочевую и терял адреса.

Если будете близко гнилых мест питерских, — надеюсь — увидимся?


А. Пешков

672

Г. В. ПЛЕХАНОВУ

7 [20] июня 1914, Мустамяки.


Глубокоуважаемый Георгий Валентинович!


По предложению А. И. Чхенкели мною посланы Вам рукописи Власа Триадзе, посылка идет через Stokholm. Рукописи получены мною с Капри в том порядке, как они были оставлены мне автором, и, таким образом, слухи о приключении, якобы испытанном этими рукописями, — безусловно выдуманы.

Вот я живу в России, а чувствую себя на чужой стороне — как это ни странно! Вы и представить себе не можете’, до чего здесь все изменилось к худу и добру, а куда больше — не знаю, не понимаю!

Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза