Письма, телеграммы, надписи 1907-1926

Если Вы обиделись на меня, — это мне очень неприятно, друг мой, тем более неприятно, что ведь обижаться-то не на что. Мое отношение к «Цементу» не изменилось, книгу эту я ценю высоко. Вор-у писал о ней не раз, писал и за границей, т. е. здесь. Вам же я писал, что Вы «сокращаете сферу влияния книги» ее «провинциализмом», что ли, обилием местных речений, именно этот упрек и повторяют мои слова Вор. — «книга достаточно корявая, неубедительная в диалогах». Так что — с моей точки зрения, противоречия тут нет. 40 т. экз. книги в наши дни — это, конечно, успех, но все-таки я скажу, что во многих местах России язык ее останется непонятным и это — Ваш дефект. Посмотрите диалог у Лескова, Чехова, Бунина, — не говорю о Тургеневе, Толстом Льве, — это чистейший, всюду на Руси понятный язык, великорусский, литературный. Надобно помнить, что у нас «что город, то норов, что деревня, то обычай», и нельзя покорствовать внушениям местных словарей, особенно нельзя в наши дни, когда в русский язык вторгается бесчисленное количество хлама, вроде «пары дней», «как-то такое», «хужее» и т. д. Крайне печально, что начинающие писатели, стремясь к «правде», думают, что она будет понятней, если написать ее таврическими, вятскими, сибирскими словами, а не русскими. «Словотворчество» — дело трудное, А. Белый — художник большого роста, но — свихнул себе мозг на пристрастии к «филологии», а от А. М. Ремизова — ничего уже не осталось. Но в случае Вашем дело идет и не о «словотворчестве», а о засорении художественной прозы провинциальными словечками, без которых Вы могли бы обойтись. Тогда книга была бы крепче, яснее и не так многословна, а у Вас в ней целые страницы — лишние.

«Художественным» произведением принято называть произведение, написанное без лишних слов, без ненужных деталей, экономно и целомудренно. Я вот пишу 35 лет, но не мог написать ни одного рассказа, который удовлетворял бы этим требованиям. Это я Вам говорю как писатель писателю, и в этих словах нет «ложной скромности», а — горестная правда. Не я буду отрицать глубокое социально-педагогическое значение Вашей книги, я с чистым сердцем повторю Вам: это — сильная, это нужная книга, она впервые в литературе нашей отнеслась к теме труда с должным пафосом, это страшно важно! И все-таки скажу, что книга могла бы быть лучше, ведь Вы писатель опытный.

Как образец «местного» языка язык диалогов у Васи хорош и правдив, но ведь Вы не этнограф, а — романист, художник. Из того, что Вы «любите поэзию народного говора», еще не следует, что Вы любовь Вашу можете втискивать в язык литературный. «Говоров» у нас десятка два, но классики наши не пользовались ими, хотя и восхищались. Нет, тут Вы не правы.

А на злой шум, поднятый книгою, не обращайте внимания, это—пустяки. Это—нижегородский банщик Ив. Ив. Гнеушев шумит. Присутствуя как зритель на параде местных войск, он сказал одобрительно: «Какое удовольствие на солдат смотреть, стоят, как свечи пред иконой! А вот мы, штатские, все башки вперед суем. Итак всегда мне хочется кулаком треснуть по высунутой башке!»

Вот-с. Уж если Вы — извините! — башку Вашу высунули за черту, установленную Ив. Иванычем, — это Ваша вина. Но Вы все-таки высовывайте ее, высовывайте, ничего! Устанут И. И-чи.

Клычков написал книгу хорошую, но художественная ее значимость несколько преувеличена Воровским, а «философская» — недостаточно освещена. Клычков от «миллионных масс крестьянства», а мои симпатии навсегда с «ничтожной кучкой» городского пролетариата и с интеллигенцией. Клычковская поэзия тоже «провинциализм», но, разумеется, более оправданный именно тем, что это поэзия отмирающей многомиллионной России. Нескоро — во времени — и не быстро — в движении, а все-таки деревня должна будет идти по путям, пролагаемым «ничтожной кучкой». Вы, конечно, безусловно правы, говоря о необходимости «поэтизации созидающего труда», и Вы начали это очень удачно. Но — не переоценивайте себя, учитесь, относитесь к себе как можно строже, не жалейте себя, не бойтесь сказать себе — «не умею». Человек Вы крепкий, и не могу я поверить, что злой шум задевает Вас.

А в моем отношении к Вам — противоречий нет. Я Вас очень ценю, это — правда. И если иногда, торопясь, опишусь, обмолвлюсь не тем словом — не обессудьте! Это — потому, что живешь «волнуясь и спеша». Я вот сегодня седьмое письмо пишу. И все — длинные.

Крепко жму руку.

А. Пешков

30.Х.26.

837

Ф. В. ГЛАДКОВУ

30 ноября 1926, Сорренто.