Письма. Том III (1936)

Спасибо и за Ваши сведения об инженере Силевиче. Если Ваше впечатление благоприятно — тем лучше. Также рады мы были слышать Ваши теплые слова о Е. Писаревой. В моем письме к ней я не премину их процитировать — доброе слово всегда благотворно. Так, Вы ничего не пишете о Вашей сестре, и мы опасаемся, не пропало ли ее письмо, о котором Вы поминали еще прошлою весною в связи с получением Знака. Почто лишь от нее не было ответа? Что поделывает группа в Белграде? Курьезно вспомнить, что какие-то жалкие слова полоумного Принца могли тревожить их. Неужели они как взрослые люди еще не знают о значении факелов дикарей? А что бы сказали разумные люди, если бы личности, подобные Принцу, Вас[илию] Иванову, и всякие служители тьмы начали бы славословить — вот тогда было бы истинное несчастье! Посылаю Вам копии шаляпинского фельетона и письма одного дальневосточного корреспондента. И в том, и в другом случае красноречиво описан харб[инский] «Оккультизм». Впрочем, харб[инские] мракобесы настолько отвергают всякий оккультизм, что сами готовы показаться перед всем миром в своей чудовищно безобразной наготе. Вот уже истинные подонки! Непригодные ни к чему. Космический сор, просто подлежащий уничтожению! С каждым днем можно убеждаться, насколько необходимо ближайшее ознакомление и с мракобесными гнездами. Знание должно быть всесторонним. Наверное, новая брошюра Клизовского вызовет брожение среди мракобесов, но это будет вполне естественно. Мы уже слышали из Парижа добрый отзыв о своевременности этой брошюры.

Прилагаю при сем отдельное письмо к Вам, которое Вы можете показать управлению Белградского Музея, когда Вам придется лично побывать там. С нашей стороны через друзей была произведена разведка у югославск[ого] конс[ула] Янковича, и он выразил свое доброжелательство. Конечно, не будем закрывать глаза [на то], что злоумышленники могут сеять свои темные зерна повсюду, но тем полезнее вскрывать подобные посевы, восстановлять истину. Из прилагаемого письма Вы увидите, что по переписке с покойным королем Александром был решен отдельный зал, и начало такого зала уже было положено в Музее, где директором был Петкович, но затем картины были перенесены в какой-то другой музей, и тогда началось нечто непонятное. Почему-то кажется, что директор этого другого музея с самого начала был недоброжелателен. Впрочем, не будем предполагать, при случае Вам удастся это распознать на деле. Рады были слышать о Ваших планах на ближайшие номера журнала. В номере, посвященном Атлантиде, вероятно, и «Атлантида» Мережковского[525] так или иначе отразится. Впрочем, этот замечательный писатель часто страдает в разных своих произведениях одним и тем же недостатком. Кончает он на слове «неизвестное». В таком выражении чуется, что и для него самого внутренний смысл этого сочинения оставался невыясненным. Ведь писатель должен так или иначе выразить свое сердечное убеждение, иначе неизвестное для него в мегафоне читателя обратится в еще более неопределенное. Прекрасно, что и о Блаватской будет отдельный номер. Если напишет Писарева и найдется еще достаточное время, то хотелось бы ознакомиться с ее писанием. Ничто умаляющее не должно входить в этот утверждающий сборник. Довольно всяких шатаний, сомнений и умалений крупных явлений. И без того мир человеческий сам себя обокрал. По-прежнему люди не представляют себе всю трагедию Армагеддона. Все еще кому-то кажется, что и вчера, и сегодня, и завтра преисполнены все того же серого обиходного благополучия. А на деле это далеко не так.

Всегда радуемся Вашим вестям. Не пропало ли одно из Ваших писем в ответ на письмо Е. И., тем более что Вы писали ей от 11 июня о каком-то Вашем скоро следующем большом письме? Но после этого мы имели лишь Ваше письмо ко мне от 6 августа. Дошла ли до Вас сохранно фотография Е. И.? Потеря ее была бы во многих отношениях нежелательна. Итак, привет сердечный от нас обоих. Будем рады слышать Ваши вести.

Духом с Вами.

169

Н. К. Рерих — А. М. Асееву

14 сентября 1936 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

Дорогой Александр Михайлович,

Зная, что Вы иногда бываете в Белграде, очень прошу Вас справиться в Управлении Белградского музея, как именно выставлены мои картины, находящиеся в этом музее. В личных сношениях с незабвенным для меня покойным королем Александром был установлен для картин этих, по примеру некоторых других музеев, отдельный зал. Было бы желательно для нашего архива иметь хотя бы маленький снимок с этого помещения. У нас была фотография отдельного зала в Историческом музее под директорством проф[ессора] Петковича, но затем мы слышали, что картины эти перенесены были в новый музей, для помещения которого, если не ошибаюсь, был пожалован один из дворцов покойного короля Александра[526].