Письмо

Я подумал, что всегда хотел бы прикасаться к ней и от того положил руку ей на поясницу. Ямка. На мгновение я задумался о чем-то совершенно постороннем, но мысли почти сразу вернулись к ней, как в особого рода лабиринте. Приподняв пальцами краешек, я забрался ей под кофту и футболку, ощущая теперь ладонью ее кожу. Моя собственная поясница неприятно саднила – казалось, я ощущаю тот самый раздраженный позвонок – и от того я начал массировать ее спину, словно как себе.

Следуя вдоль позвоночной дорожки, я добрался почти до лопаток, и затем скатился по этим чуть заметным бугоркам обратно. Заяц смотрел на стол. Лена читала. А я чувствовал ее приятный аромат.

Чтобы было удобнее, я лег рядом и, подперев голову рукой, стал рассматривать ее поясницу совсем близко и даже подтянул кверху футболку, чтобы не мешала. Лена чувствовала ветерок моего дыхания на себе, так близко я смотрел.

– Чего ты там читаешь!? – отчего-то вдруг спросил я, совершенно и не ожидая ответа. Его и не последовало – Лена действительно была погружена в чтение и, хоть я и не видел ее лица, выражение его было сосредоточенное.

Моя ладонь снова потекла по ее спине. Подушечки рисовали китайские фигурки, царапались, снова выводили линии…Вздохнув, она перевернула страницу.

– Так ты учи…я же не мешаю, – даже как бы в задумчивости сказал я, продолжая сосредоточенно приглядываться к ее коже…

– …ты не мешаешь…

… желая рассмотреть результат своих опытов – дермографизм. Это, в некотором роде, маленькое чудо нормальной физиологии. «Нормальная физиология», к слову, есть название изучаемой дисциплины, в отличие от «патологической физиологии», именуемой среди студентов «патфизой». Вообще наука удивительная! И все эти любопытные опыты, до которых мне в свое время не было никакого дела и интереса! Чего только стоит «лягушка и кусочек бумаги, смоченной в кислоте»! Суть его в следующем: если лягушке положить на спину кусочек такой бумаги (смоченной в кислоте), то лягушка, чувствуя жжение, смахнет его лапкой. Если повторить в следующий раз, то она сделает, скорее всего, то же самое. На третий раз она не только скинет бумажку, но и, весьма вероятно, отпрыгнет куда-нибудь. А теперь начинается сам непосредственный опыт! Лягушке своеобразным манером отрезают голову, вернее головной мозг напрочь, и «подвешивают», все время омывая физиологическим раствором, чтобы это оставшееся тельце оставалось живым. И если к ней такой приложить пропитанный кислотой кусочек, то висящие, бездвижные лапки вдруг начнут остервенело сбрасывать его и как сбросят – снова обездвижатся. И так будет продолжаться снова и снова, пока в ней не иссякнет последняя энергия. Ну а если бы не иссякала, то это можно было бы повторять бесконечно! Весь ужас для меня в том, что, оставаясь видимо живой, она никогда не попытается и даже не догадается ускакать прочь. Ей просто нечем этого сделать – догадаться. Живые ткани и мышцы, целые нервы, движения и даже некоторая цель и осмысленность в них, но совершенное отсутствие воображения! Действительный, потусторонний холодный трепет перед без-умием. Страшно.

Однако, я – рядом со своим солнцем. И тут тепло и светло, а «маленькое чудо» нормальной физиологии действительно удивляет меня и приводит в восторг. У меня очень хорошо получалось сделать «красный дермографизм» и почти не удавалось вначале уловить «белый». А все очень просто. Лучше для этого взять стеклянную палочку толщиной с обычный карандаш, ну или вместо нее что-нибудь подобное. Главное, чтобы она была закругленной. Я умудрялся делать это кончиками пальцев. И этим закругленным концом надо провести по коже полоску. Если надавливать при этом совсем не сильно, то через некоторое время «полоска» побелеет; а если надавливать сильнее, то покраснеет – т.е. белый и красный дермографизм. Не знаю как вас, например, а меня эта простота удивляет: так – белая, чуть сильнее – и вот рядом уже красная. Белый пропадет быстро, а красный будет держаться дольше…

Если бы кто-нибудь видел мои художества на ее спине! Они не вмещались – домики, фигурки – целые картинки! Но она пыталась сосредоточиться на чтении, а я своею нежностью отвлекал. С тихим, едва слышным шелестом белых домашних брюк, она согнула в колене сначала одну ногу, затем другую, а потом и вовсе стала медленно (сказывался учебник) болтать ими. Какая же она славная, думал я. А Лена все продолжала, иногда почти вслух, читать, поднимая то одну, то другую голень, а то и обе сразу – я то и дело близко видел ее белые носочки с рисованными синими бантами – по одному на каждой лодыжке. Потом я положил рядом голову и стал просто лежать, ощущая ее запах, предчувствуя, что еще через минуту усну.

–– Где твоя соседка?

–– А тебе зачем? – невидимо улыбнулась Лена.

–– Просто так…

Она развернулась ко мне и оперлась на локоть.

–– Что, она тебе нравится? – сказала она и взяла в кулак мои волосы у виска и тихонько потрепала, – пошли курить!

–– Нет…не хочу, – промямлил я и подвинулся к ней еще ближе, но на лоб налетела прохлада.