Читаем Пламя, или Посещение одиннадцатое полностью

Все остались на даче. Мы с тобой вернулись в общежитие. В коридоре попрощались. Я ничего тебе не говорил. Ты мне ни слова. Лёг спать. Один в комнате. Не спится. Но не о даче думаю, не о кукушке, а… об Ялани. Слышу, что кто-то входит в комнату, не скрипнув дверью. Тихо – как кошка. Раздевается, бельё шуршит, возле моей кровати. И забирается ко мне под одеяло.

Взрыв. Или выстрел. Без продолжительного эха. Запах.

Лежу и думаю: зачем она здесь? Ну почему она ещё и что-то говорит, не умолкает? «Ваня – Аня». «Одно в другом». «Неразделимо». Была бы, думаю, такая кнопочка в кровати, нажал бы на которую – и катапультировало бы одного из нас, «Ваню» или «Аню», далеко-далеко отсюда… И желательно бы – «Аню».

Поднялся. Сел на стул, возле окна. Не курю, а закурил бы. И выпить нечего. А выпил бы. От неприятия, нахлынувшего вдруг.

Забрав с собой простынь и сказав, что через час её вернёшь, ушла в свою комнату.

Открыл я форточку – вздохнул всей грудью.

А год спустя, на майские, пришла мне телеграмма: заболел отец.

Прилетел в Елисейск. Пошёл пешком в Ялань. Распутица. Кемь перелила дорогу. Сняв ботинки и брюки, перебрёл. С полкилометра. Знаки дорожные – путеводители, да и саму дорогу хорошо помню, с неё не сворачиваю, чтобы не угодить в кювет или в яму. Благополучно.

Дом. Смотрю – будто состарился. Наличники поникли, как насупились.

Отец больной. Осунулся. Горько. Ваня, говорит, Ваня. Взял меня за руку. Глаза выцвели – светло-светло-голубые, как у новорождённого котёнка, мутные. Губы бескровные. Бледные руки с жёлтыми ногтями. Ладонь – сухая. Как прошлогодняя верба на божнице. Держусь. Папа, говорю. И чувствую, что горло крепко пережало. Сынок, отвечает, как хорошо тебя мне видеть. Успел, говорит. Куда успел, не понимаю. Успел, успел, какая радость.

Ладно.

Свечка горит в лампадке – мама засветила.

На следующий день приносит тётка Таисья, наш почтальон, телеграмму от Марины Фаст, одногруппницы нашей, которая живёт с Анной в одной комнате: срочно приезжай, Анна перерезала вены.

Жива, не знаю, не жива ли? Не сообщает.

Сказал маме. Сам не знаю, что и делать?

Езжай, говорит, сынок, беда такая.

А вы тут, спрашиваю, как?

С Божьей помощью, говорит. Господь не оставит. Ты ж, мол, вернёшься скоро?

Ну, конечно.

Отец: езжай, езжай, сынок, ну, чё уж, повидались. Надя ведь рядом, в Елисейске, мол. Моя сестра. Распутица – попасть пока не может. Там и Петро.

Папа. Папа.

Отец.

С Богом, с Богом, мой Ванюша. Тупай, тупай. Бог всё управит.

Сердце – как на полу осталось будто, дома – выпало. Как обмылок мокрый из руки – выскользнуло.

На лодке переправили меня друзья, Вовка Прутовых и Андрюха Есаулов, до свободного от воды участка дороги. Машины не ходят, дошёл пешком до Авиапорта, километров пятнадцать. Купил на вечерний самолёт билет, сдал как раз кто-то – так бывает.

Часов в одиннадцать я был уже в Исленьске.

Добрался на автобусе до общежития.

Иду сразу в комнату Марины. Дверь открываю.

Сидят за столом. Анна и Марина. Пьют вино. Смеются.

Марина, вижу, побледнела. Анну разглядывать не стал.

Развернулся. Вышел из комнаты. Из общежития.

Поймал такси, поехал в аэропорт.

Девятого мая отец умер. На моих глазах. Тихо, будто уснул. Так засыпают дети, набегавшись за день. Не смотрел на меня перед смертью. Будто не видел. Смотрел на маму. Потом – куда-то. Сказал последнее:

Иду, иду…

Ушёл.

К тому, наверное, кто звал. К Тому ли.

Не плакал, как обычно в этот день.

Похоронили.

Смерть отца многое заслонила, а что-то разрушительное для меня и вовсе из памяти стёрла.

Она, смерть, милосердна? Она есть? Её нет? Ну, если милосердна, значит – есть. Хотя у Бога все живые. Так, помню, кто-то говорил. Истома, может. Сказочник-читатель. А то и мать. Или – отец.

Не стал сессию сдавать, взял академический отпуск.

Работаю в Ялани на дорожном участке. Дистанция номер два. С друзьями. Весело. Спокойно.

В Ялани хорошо. Восход, закат. День, ночь. Пасмурно, ясно. Поляны, ельник, небо. Даль. Когда в дымке, когда чёткая. Не уезжал бы.

Но поеду.

В Исленьск.

Чтобы закончить то, что начал.

Правда, зачем – пока не знаю.

Но что-то: надо, – говорит.

4

Как и договаривались – сам на себя, что вовремя проснусь, не понадеялся я, – разбудила меня Машка в восемь вечера. «Как ты просил. Минута, – говорит, – в минуту». Знаю, что так, проверить мысли даже не мелькнуло. Она, моя соседка, обязательная. Не подвела ещё ни разу.

«Детдомовская, – говорит. – Там распорядок строгий. Быстро приучили. И человеком меня сделали. А то бы…»

Не договаривает, что «а то бы». Не спросил. Ну, что-то «то бы». Пусть уж.

«Мало ли, – говорит, – моих ровесниц и подружек по детдому по рукам пошло, а после сгинуло куда-то».

Я Машке верю.

Перейти на страницу:

Похожие книги