Планка абсолюта

Во мне заныли все раны, голова пошла кругом, и я стал задыхаться. Несправедливость казалась такой жестокой.

Май кротко улыбался, как улыбаются дети, застенчивые и невинные. Рыжеватые волосы солнышком окаймляли его круглое лицо, и под добрыми глазами мирно сплелись морщинки. Он мог улыбаться и понимал, смотрел, видел меня, сквозь меня и все время светился на меня глубокой, незримой субстанцией.

Он на миг сделался серьезным и посмотрел не мигая.

– Дело во мне? Ты мало говоришь, а я хочу знать, – я стал догадываться.

– Друг, дорогой друг, я только могу представить, сколько выпало на твою долю! Теперь я здесь и рад, поверь, рад, что мы свиделись.

– Да, наконец-то! Так давай придумаем, как отсюда бежать, должен быть выход. Я видел высоко в желтом небе серебряные полосы. Там точно лучше – что блестит, то лучше.

– Отсюда выводит охранник, или надо быть в Джи Даун слишком долго, пока, наконец, ты не минуешь барьер «я». Мне доводилось слышать, что Джи Даун прекращает приносить страдания, когда тот, кто страдает…

– Говори, почему замолчал?

– Он должен перестать чувствовать, что мучается именно он.

– Как так? Я не понял.

Май видел мое недоумение, но не мог объяснить лучше:

– Кто страдает? Ты, да? Представь, дорогой мой студент, что страдаю я, а ты смотришь со стороны.

– Я никогда не смогу так сделать. Боюсь, так!

– Понимаю, хорошо понимаю…

– Объясни, наконец, ты же тоже бьешься в агонии…

– Нет, мне выпала печаль.

– Выходит, здесь мучаются все, но по-разному, так?

– Здесь место страданий, но они неразрывны с тем, что на периферии мы называем любовью. Кому-то надо всего день, чтобы миновать этот мир, у другого это займет вечность или близко к тому.

– Но вечность – это абстракция, у нее тоже есть конец!

– Боюсь, ни ты, ни я не знаем правды.

Меня не оставляла мысль: как он сюда угодил?

– Я стал спорить с охранником и изобразил покушение. Я знал, что он отвез тебя в Джи Даун и почти наверняка сошлет и меня.

– То есть? Ты что, специально?

– Могло случиться, что мы больше не увидимся. Когда, как не сейчас, глянуть друг другу в глаза? Я тебе хотел еще сказать…

– Зачем ты пошел на такое безумие?

Горячая слеза просилась из груди, – ну, где на всем свете найдешь такую душу? Самопожертвование было и есть выше моего понимания ценностей жизни и смерти.

– Нет, не говори, ты убьешь меня раньше презренной вечности. Ты сделал это ради меня, но кто я такой… из-за меня в ад?

– Мы уже начали об этом, и я рад, что мы приближаемся к правильному ответу. Может, ты и не понимаешь, но я толкнул тебя к разгадке. Кто ты? – это правильный вопрос. Как твое имя?

– Май, зачем, ты же умрешь, я этого не переживу. Эй, эй, пес, скотина стальная, иди ешь меня, куда ты запропал!

Я стал суетиться, надеясь отойти на тот свет быстрее, чем друг!

– Обожди, дорогой, пусть все по-твоему, только дай сказать.

– Конечно, говори…

– Твоя цель осталась такой же – сад, прекрасный сад! Да, сто раз да! Не паникуй, не сравнивай ценности одной бесполезной жизни и другой. Эти жизни не стоят и сотой доли аромата сада. Веришь? Но пока молчи, – вступил опять Май. – То другое: зоны, территории, поезда и что ты здесь видел…

Май резко посмотрел в сторону и зажмурился. Приближалась песчаная буря, которая в прошлый раз нанесла мне в рот и глаза пуд жгучей массы. Вокруг нас стали кружиться песчинки, нарастал свист.

– Руби себя, руби себя любовью, – донеслось до меня, – не принимай ничего, где будет отсутствовать любовь! И ад превратится в сад…

Между нами стала возникать стена из летящего песка.

– Какой любовью, кого любить? Кого я любил, тех уже нет, и ты, ты… держись за меня, слышишь?!

Я тянул вперед руки в попытке ухватить его за одежду, но получал острые уколы раскаленного песка.

Ветер с песком немилосердно толкал в сторону.

– Май, Май! – с каждым новым криком в рот набивался раскаленный песок. Ноги подвели, и ветер снес меня к здоровой холодной трубе. Я был зажат между жаром и стужей – вечный контраст Джи Даун.

Пока по щеке расползался леденящий холод, в голове то сужалось, то разрасталось с удвоенной силой: Мая я больше не увижу, они отобрали у меня все, все на свете!

Не получалось впасть в обморок или другое измененное сознание, и я мог только существовать: и то, кем я был, и что со мной происходило, мне отчаянно не нравилось.

Бывают в жизни «люблю – не люблю», «нравится – не нравится». Ничего общего не имели эти охи с тем днем в Джи Даун. Я просто не мог оставаться в прежней шкуре, в оболочке человека, которого я знал, который кого-то любил и кого когда-то любили…

– Дама-смерть! Прошу, теперь я готов. Приходи…