Планка (сборник)

Андрей шёл через двор длинного высокого дома, здесь было светлее от всё ещё редких горящих окон и огней у подъездов. Возле детской площадки стояли два мужика и курили, у их ног лежали две собаки: овчарка и дог. Наверное, мужики с ними гуляли и остановились покурить и поболтать. Было уже далеко за полночь, но наступало воскресенье, и можно было так стоять и курить. Овчарка, завидев Андрея, вскочила, натянула поводок и залаяла. Своим рывком она чуть не опрокинула хозяина.

– Фу, Астра, фу! – крикнул мужик, хозяин собаки. – Извините, не бойтесь! – крикнул он Андрею.

Дог, точнее, догиня тоже встала и зарычала.

– Дуня, сидеть, – скомандовал другой мужик. – Я кому сказал, сидеть!

Дуня села, а Астра замолчала. Андрей знал, точнее, узнал догиню Дуню. Граф однозначно на неё реагировал и домогался её на собачьей площадке. Только Граф не знал ни «лежать», ни «сидеть», ни «фу». Он прекрасно знал слово «гулять», и каждый раз страшно радовался, слыша это слово. Его радость была столь бурной и искренней, как будто он никогда в жизни не гулял. Андрей даже думал, что не может быть, чтобы Граф так радовался только возможности пописать или покакать, даже если он этого нестерпимо хотел. «Он надеется на что-то, каждый раз надеется», – всегда думал Андрей.

Андрей не поздоровался с мужиками и не спросил совета, что ему делать. Он поспешил пройти мимо, неся свою мёртвую собаку в охапке и чувствуя, как она становится всё тяжелее и тяжелее.

Он шёл и думал: «Ну и пусть Граф не знал этих команд, зато мы друг друга не мучили этой дрессурой. Он и так был умный и знал, что можно и чего нельзя».

Он вспомнил, как Граф попрошайничал за столом, клал голову Андрею на колено и при этом смотрел в глаза, заглядывая, казалось, прямо в душу. А гостей он пронзал такими взглядами и делал вид, что хозяева его сильно бьют и не кормят никогда. Он издавал звуки, похожие на голоса дельфинов. И конечно, не выдерживал никто, и все тайком от Андрея, а Андрей тайком от всех давали ему что-нибудь со стола. Так настоящие воспитанные собаки себя не ведут. Это было ясно. Но Андрей нёс мёртвую собаку и уговаривал себя, что хорошо делал, что не держал её в строгости.

Он обогнул дом и вышел на проспект к перекрёстку. Тут он сразу сообразил, где находится и куда надо идти. Нужно было пройти по улице через проспект, а дальше кинотеатр и парк. У перекрёстка было светло и даже шумно. Андрей растерялся. На противоположной стороне стояло несколько такси и ещё каких-то автомобилей. Там светился павильон. Светофоры мигали. Ярко нависал над проспектом рекламный плакат: из красивой стиральной машины выскакивали очень весёлые и чистые пингвины. С громким шелестом проезжали машины.

Андрей держал свёрток, прижимая его лопатой к груди. Край пестрого покрывала выбился из-под завязок и свисал. Он задумался о том, как он выглядит. Лицо его вспотело. Он постоял так и не решился переходить проспект по переходу. У светофора остановились две машины: грузовик и какая-то спортивная, с шумным двигателем. Он не решился идти перед ними в свете их фар и фонарей с большим свёртком и лопатой. Андрей повернулся и пошёл прочь от перекрёстка. Он прошёл метров триста туда, где было темнее, и перебежал проспект, когда не было ни одной машины даже вдалеке. Потом он прошёл тёмным двором магазина, где сильно пахло какими-то несвежими продуктами всеми вместе. Потом он шёл ещё каким-то двором. И наконец шагнул в неприбранный районный парк. Парк был огорожен ржавой оградой, и со стороны двора туда вела небольшая калитка. У калитки висела табличка «Выгул собак запрещён». Андрей горько усмехнулся. Он сюда с Графом никогда не ходил.

В парке было сыро и темно. Андрей шёл по дорожке к аллее. Там тускло горела одинокая «кобра». Трава в парке, уже несвежая, ещё высоко торчала вверх. Тополя шумели и покачивались, листьев на них осталась половина от лета. Остальные скользкой сырой плёнкой покрывали аллеи и дорожки.

Он вышел на нечистый асфальт аллеи, в свет фонаря, и подошёл к скамейке. На скамейку налипли листья, и ещё на ней лежала раскисшая газета. Андрей положил свой свёрток на эту скамейку, потянулся всем телом и выдохнул пар.

Он покачал головой и подумал о том, как он шёл бы через проспект со своей ношей и на что это было бы похоже. Человек ночью идёт с мешком и лопатой по городу! Как это можно понять? Да и не просто человек. А он! Он, Андрей! Толстый, аккуратно одетый, серьёзный человек. Взрослый!

А он всегда был толстым. Когда-то давно, совсем давно это было мило, и на всех детских праздниках он был медведем. Все взрослые умилялись, бабушка была в восторге. А потом он понял, что то, что его друзья называли его «пузырь» или «жир», беззлобно и весело называли, это уже не мило. Он был сильным и сильней многих сверстников, друзей и недругов, но он никогда не мог так же быстро и долго бегать, как они. А впоследствии никакая даже самая модная одежда не смотрелась на нём, как надо.