Пленник (СИ)

Хибари мигом ощетинился и, коротко замахнувшись, ударил в лицо. Мукуро не успел уклониться – был просто-напросто не в состоянии, но ответил сразу же, не обращая внимания на боль, хотя, наверное, он и не почувствовал ее вовсе. Кея соскользнул со стола, содрав о край столешницы кожу со спины, и Мукуро пнул его в живот, переворачивая на спину. Хибари с хрипом выдохнул, сплевывая на пол кровь, и, уже сквозь туман перед глазами увидел складной нож, валяющийся неподалеку – видимо, Мукуро обронил, когда они боролись. Дотянуться до него он не успел, Рокудо с силой наступил на его ладонь и склонился, поднимая одной рукой нож, а второй подтягивая Хибари вверх.

- Что тут у нас? Мой маленький зверек решил воспользоваться холодным оружием? Ай-яй-яй, - Мукуро задумчиво посмотрел на Хибари, уже практически теряющего сознание, взглянул на его ладонь, которую сжимал, и улыбнулся. Кея за день тренировок совсем выдохся, Чейз изрядно его потрепал, а тут еще и он. Вряд ли он в состоянии сейчас нормально отбиваться, а жаль – Мукуро хотел этого. Он так долго видел перед собой послушного истукана, изредка открывавшего рот, чтобы нагрубить, что желание увидеть его искаженное болью лицо, услышать угрозы и ругательства в свой адрес, отчаянные попытки вырваться, отдавалось внизу живота пульсирующей томной слабостью. Потому что он любил подчинение. Потому что он был без ума от власти. Да, в этом все и дело. Ну, и ревность тоже к этому причастна. Совсем чуть-чуть. А еще Мукуро был собственником. Что он и собирался показать, в очередной раз.

Хибари, сонно моргая, едва удерживая себя в сознании, послушно улегся грудью на стол. Происходящее доходило до него ужасающе медленно, он с трудом осознавал, что не спит.

Вырвало его из омута беспамятства острая боль, пугающе знакомая, но гораздо более сильная, чем была раньше. Мукуро, для удобства, заломив ему руки, резал ему спину, чуть ниже лопаток. Боль отзывалась от глубоких порезов, стремительно распространялась по телу, собираясь в колющий ком где-то в ладони – там, где белели и зудели шрамы – позорное напоминание о поражении и принадлежности. Он слышал, как пыхтит Мукуро, удерживая его на скользкой поверхности и старательно выводя на его коже знакомые до помутнения буквы, слышал, как под острым лезвием вспарывается кожа, как течет кровь; чувствовал раздражающее бессилие, металлическим привкусом оседающее во рту, и чувствовал боль – снова и снова, каждый раз, когда Мукуро скользил острием ножа по телу. Хибари дергался под ним, но затихал, наталкиваясь на нож, и, закусив губу, стонал, мечтая как можно скорее впасть в забытье. Спустя долгие минуты, наполненные отчаянной безысходностью и болью, его желание исполнилось. Он то терял сознание, то возвращался в реальность, превозмогая тошноту. В какой-то момент, он очнулся уже лежа на спине, а Мукуро с упоением чертил уже на его груди. Боль уже не чувствовалась так остро, она тупо зудела, ныла, заставляя биться в будто бы предсмертной агонии, и сил не было даже для того, чтобы выдавить из себя хоть слово.

- Ты мой, - улыбаясь, прошептал Рокудо, склонившись к его лицу, отбрасывая за ненадобностью орудие пытки, - мой, Кея, ты мой… - он поцеловал его, уже так, как всегда и хотел: властно, настойчиво, грубо, кусая губы и бесцеремонно играя с его языком. Пальцы в мнимой ласке теребили волосы, вплетаясь в них, подергивая и оттягивая, обнажая шею. Мукуро целовал его шею, водил ладонями по животу и бокам, оглаживал бедра, стягивая брюки, слизывал кровь с его груди. И все так же, как было раньше: с полуукусами-засосами, синяками от пальцев и тяжелым прерывистым дыханием, опаляющим кожу.

Когда Мукуро, нарочито медленно, смакуя, расстегнул ремень, и подтянул к себе безвольное тело, Хибари, наконец, активировался – пнул его в живот, собрав последние силы, и перевернулся набок, тут же падая на ковер, пачкая его своей кровью. Если бы только у него было еще чуть больше сил – он смог бы отбиться и хотя бы попытаться сбежать, сейчас же он едва шевелился, да и сопротивлялся он уже чисто инстинктивно. Мукуро был пьян – ему плевать на все побои, море по колено, а Кее помогла внезапно пришедшая на помощь бешеная ярость, которая с лихвой затмевала боль и усталость. Нельзя давать врагу передышки – поэтому Хибари, пока Рокудо поднимался на ноги, отгоняя от себя хмель, набросился на него, снова опрокидывая на пол. Не было азарта, желания победы – того, что Хибари привык чувствовать в каждой драке, только клокочущая ненависть и жажда мести. Мукуро подло впился пальцами в кровоточащие раны, и ослепительная вспышка боли послужила подпорой приближающемуся беспамятству. Придя в себя, Кея лишь глухо застонал, дергаясь в такт рваным коротким толчкам Мукуро.