Плерома

«Еще бы он начал ломаться, – подумал Юрий Алексеевич, довольно потирая руки. – Самому небось не сладко. А от халявной сотки кто откажется? Лично я таких птеродактилей не знаю». Он присел на корточки. Тело, окрыленное неожиданно возникшей надеждой, охватила легкая дрожь. «Сейчас, сейчас, сейчас, – приговаривал Юрий Алексеевич. – Сейчас найдем чего-нибудь…» Не в силах сидеть на одном месте, он встал и направился на кухню (куда, как ему показалось, слинял Макс). Тело требовало движения, тело пребывало на затраве и желало вмазаться. А с телом в такой ситуации разве поспоришь? Конечно нет. Тело в таких ситуациях всегда право. Тело знает, что ему надо, тело знает, куда ему надо, тело знает, как и где ему надо… И сколько при этом. А раз знает, не надо ему мешать.

Выскочив из темного коридора на освещенную кухню, Юрий Алексеевич на мгновение растерялся. Никакого Макса на кухне не было. Зато в наличии имелись две герлицы, расположившиеся на разостланном у батареи полосатом матрасе. Первой, невысокой, но хорошо сложенной, на вид было около двадцати. Второй, длинноволосой брюнетке в черных джинсах и белой блузке, далеко за двадцать. На вид, потому что в подобных местах малолетки могут выглядеть вполне зрелыми женщинами, а зрелые женщины… Впрочем, это неважно. Герлицы курили вонючий «Беломор», стряхивая пепел в стоявшую перед ними на полу кофейную чашечку.

– Привет! – Юрий Алексеевич осмотрелся и, не найдя ни табуретки, ни стула, опустился прямо на пол. – Как дела?

– Нормально, – ни капельки не удивившись, ответила та, что казалась моложе. – Сигаретки человеческой не найдется? А то надоело эту гадость смолить.

Она затушила окурок в чашечке, недовольно передернув при этом плечиками. Порывшись по карманам, Юрий Алексеевич отыскал пачку «Салема», протянул девушке.

– Благодарю, – ответила та, выцарапывая из пачки сразу две сигареты, себе и подружке.

– Макс где? – спросил Юрий Алексеевич.

Девчонки синхронно пожали плечами.

– А разве не он тебе открыл? – удивилась длинноволосая.

– Он, – кивнул Юрий Алексеевич, – я так думаю…

– Чего тогда спрашиваешь? Раз открыл, значит, здесь где-нибудь. Куда ему деться?

– Резонно, – согласился Плотник.

Подумал и добавил:

– А чего это вы тут сидите такие пришибленные?

Спросил так, без всякого умысла. Просто, чтобы не молчать.

– Слушай, братишка, – ухватилась за его реплику первая, – у тебя ничего с собой нету? Ну, может, полсоточки или четверть?

В глазах ее сверкнул алчный огонек.

– Света, перестань, – повернулась к подруге черноволосая. – Не видишь, мужик сам мается. Чего ты ко всем лезешь?

– Нет, девчонки, пусто, – покаялся Юрий Алексеевич с тоской в голосе. – Сейчас с Максом сбегаем, может, чего и надыбаем. Потерпите чуток.

Маленькая капризно скривила губки и отвернулась.

Юрий Алексеевич понимающе хмыкнул. «Кумарит девок ничуть не меньше моего. Это хорошо. Это очень хорошо! Раз так, значит, и Макса кумарит, значит, не зря я под дверью торчал. Когда Макса кумарит, он откуда хочешь "говна" достанет. Весь город перевернет, всех на уши поставит, а "говно" найдет. На то он и Макс…» Тело его снова забил озноб.

Он рывком поднялся с пола, подошел к раковине и открыл кран. Пропитанная хлоркой вода показалась ему прохладным «Нарзаном». В сознание вдруг вклинился неизвестно почему появившийся образ. Такая же точно кухня, такой же матрас на полу. Рядом с матрасом – настольная лампа без абажура, а в дальнем углу – гора пустых бутылок. Черт его знает, откуда этот образ возник. Может, это был отголосок буйной юности, а может, воспоминание и не столь отдаленное. В любом случае от него веяло теплом и уютом.

Юрий Алексеевич напился и вернулся на место.

– Сильно колбасит? – поинтересовалась длинноволосая.

В ее вопросе не было ни сочувствия, ни интереса. Что-то третье.

– Не очень, – соврал Юрий Алексеевич.

– А ты потом возвращайся сюда, – предложила девушка, тихонько пихнув продолжавшую дуться подружку. – Если, конечно, чего найдете. Макс один, а нас, как видишь, двое…

Она заговорщицки подмигнула.

– Не исключено, – ответил (…но маловероятно…) Плотник. – Вы только сами смотрите не потеряйтесь. А то я приду, а вас не будет. Не с Максом же мне тогда на этом матрасе кувыркаться.

Девчонки захихикали.

– А что, – вставила маленькая, – Макс у нас очень даже ничего.

– Не спорю, – вздохнул Юрий Алексеевич, – только вряд ли у нас с ним что-нибудь получится.

Перед глазами снова встала картинка. Ночь, лавочка, пустынный двор. Вокруг ни души. Снег. Жирные влажные хлопья медленно опускались из мутной выси, производя при этом едва заметный, но все же отчетливо воспринимаемый звук. Что-то среднее между шипением и шуршанием. В доме напротив горело окно, и свет длинной желтой полосой ложился на заснеженный тротуар. Откуда-то (может, из этого окна, а может, и нет), доносились звуки музыки. Вторая соната Шопена. Все это – и музыка, и черные деревья, и снег было пропитано какой-то неведомой тоской. Тоской по чему-то далекому и невозвратимому. Чему-то хорошему…