Плесень

Воспитатель нагнулся и извлёк из-под кровати заточенную с одного конца арматурину.

— Ну, что ж, эту дрянь я с собой забираю. Вещественное доказательство. А этого в санчасть, — он указал носком ботинка на лежащего на полу Кота, — а то вон, побелел весь. Придёт в себя — будем разбираться.

Кот пролежал в санчасти два дня с сотрясением мозга. На третий день тошнота и головокружение прошли и врач отправил его обратно в отряд.

Пацаны в отряде устроили толковище. Кота спрашивали, какое у него было погоняло на воле, чем занимался, да при каких обстоятельствах и кто ему ухо отхерачил.

На первый вопрос Кот ответил, дальше — отмалчивался.

— Не, — сказал один из парней постарше, — на кота ты не похож. Надо тебе новую кликуху придумать. Вы как, братва? По-моему, он на жабу похож. Пацаны обидно засмеялись.

— Будешь Жабой.

— Да не простой — очковой, — вмешался другой. — И знаешь почему? Потому что ты теперь будешь нести полную ответственность за очки, понял? Чтобы все очки в сортире всегда блестели!

Опять смех. Бывший Кот, а теперь Очковая Жаба, чувствовал себя загнанным в угол. Вместо того, чтобы занять достойное положение в неформальной иерархии отряда, он скатился на самое дно. И непонятно было, как из этого говна вылезать. Драить очки его погнали немедленно, подкрепив устные указания несколькими болезненными ударами крепких рабочих ботинок по почкам и в солнечное сплетение.

* * *

Дня через два, вечером, после отбоя, в сортир к продолжавшему драить очки Жабе заглянул приблатнённый паренёк из соседнего отряда.

— Ну что, не врубился ещё, куда попал? — закурив сигарету, спросил урка. — Ты на красной зоне, понял? Здесь почти все суки, на кума работают. А за тобой, похоже, хвост тянется. Не знаю, за что ты сюда загремел, но куму негласное указание поступило прессовать тебя по полной, понял? А раз так — никто и ничто тебе не поможет. Стисни зубы и терпи. Или вешайся.

Парень выплюнул окурок в очко и ушёл. Только теперь до Жабы дошло, что за того сынка ФСБэшного бугра, которого он подколол и ограбил, расплачиваться придётся годами травли и унижений.

Смириться со своей новой социальной ролью оказалось непросто. По-первости был Жаба раза три бит, и довольно ощутимо. Один раз его при большом скоплении народа потыкали мордой в кучу говна, наваленную кем-то специально на край очка так, чтобы вода её не смывала. После этого в столовой он сидел отдельно, один за последним столом у самой двери.

Года через два такой жизни, уже заметно повзрослев, он попытался бунтовать и в драке нанёс своему обидчику два удара заточкой в живот, пробив рабочую куртку. Парень попал в больницу, а затем ушёл на волю досрочно. Жабу опять избили, теперь уже основательно, сломав нос и два ребра, а кум намотал ему ещё полтора года сроку. Так что ко дню освобождения из колонии Жаба затаил злобу на весь мир.

Его преступная натура, не позволявшая ему задумываться о последствиях совершаемых им поступков, жаждала отыграться на ком-нибудь, кто послабее и ещё беззащитнее, чем он сам. Он чувствовал, что только вдоволь поиздевавшись над кем-то, увидев бессильный страх в чьих-то глазах, он сможет постепенно восстановить утраченное за годы отсидки чувство самоуважения и уверенности в себе.

* * *

В день освобождения из колонии кум зачитал ему постановление, по которому отбывший срок заключённый Жаботинский, то есть он, Жаба, обязан ещё полгода проработать на металлургическом комбинате города Череповца на положении условно-осуждённого с проживанием в спецобщежитии под постоянным надзором сотрудника милиции.

— Ничего, — подумал Жаба стиснув зубы, — столько уже оттянул, полгода выдержу, не загнусь. Но кто-то у меня пожалеет о том, как над Жабой издевался.

* * *

На комбинате Жабу по причине отсутствия специальности направили подсобным рабочим на склад. На работе он не переламывался, держался замкнуто, приятельских отношений ни с кем не заводил. Раза два в неделю как-то озлобленно, с остервенением, трахал на куче мешков в маленькой кладовке учётчицу Нинку, которой, впрочем, такое обращение, казалось, даже нравилось. Общежитские соседи по комнате, четверо таких же как и Жаба условно-осуждённых, видя, как глаза его после стакана противной палёной водки наливаются кровью, в друзья к нему тоже не набивались.

* * *

Прошли и эти полгода, можно было возвращаться в Питер. Но Жаба не спешил. Он терпеливо ждал очередного освободившегося из их отряда, каждый день с десяти до двенадцати внимательно наблюдая издали за обитой дерматином дверью вахты колонии, в которой он столько лет подвергался издевательствам и насмешкам. И, наконец, дождался. Недели через две из этой двери с кривой улыбкой на худом землистого цвета лице вышел Бубон, неприметный, тихий пацан, тянувший три с половиной года за кражу со взломом продуктового ларька.