Плещущийся

Водка имела странный привкус, как будто какое-то лекарство настаивали в болотной воде. Серега особого внимания этому факту не предал, а Гендальф, чьи вкусовые рецепторы были забиты разливным пивом, странного вкуса не заметил. Щавель макнул свой кусок хлеба в красноватую жижу бычков, сварщик Лушпа предпочел намазать личным перочинным ножиком кабачковую икру на хлеб и интеллигентно откусить. После первой дозы очень быстро были опрокинуты вторая и третья под неизменный Серегин тост «Быть добру». Странная волна разливалась по телу Гоменюка. Это была не привычная волна добра и теплоты, а какая-то другая. Как будто после дня Ильи-пророка хочешь нырнуть в прохладную освежающую морскую волну в брызгах и барашках, а вместо этого ныряешь в теплую и мутную, будто стоячую воду, полную прилипчивой зеленой ряски с тошнотворным запахом гниющих водорослей. Волна опьянения не принесла привычного умиротворения и ощущения гармоничности. Вместо этого постепенно стала появляться странная рассинхронизация вестибулярного и речевого аппаратов. Видимо, почувствовав то же самое, Гендальф Синий внезапно прервал Серегин сбивчивый и эмоциональный рассказ о том, каким мудаком оказался Триппер и куда-то засобирался.

– Гендальф… давай еще… посидим, – с запинками взмолился ошарашенный Щавель. Ему и в голову не могло прийти, что, оказывается, можно покинуть пьянку, не допив весь алкоголь до конца.

– С-Спасибо, С-Сережа, – Гендальф тоже испытывал затруднения с речевым аппаратом, – мне пора.

Видимо, с мышлением косматый сварщик тоже испытывал затруднения, потому что, уходя, выдал:

– С-Спасибо за угощение. Я это не забуду. Если что, – Гендальф погрозил пальцем как бы обозначая, что это самое «если что» означает «в особо крайне случае», – обращайся.

И добавил уже совсем очевидную информацию:

– Я здесь часто бываю.

После этих слов Гендальф Синий с достоинством человека, умеющего держать свое слово, слегка шаркая, удалился.

Серега растерянно остался сидеть и смотреть на недопитую первую бутылку водки, на раскрытые консервные банки, на раскрошенный хлеб. Эйфории, которая бывает от первых ста граммов, так и не наступило. Волна любви, добра и теплоты так и не подкатила, даже намека на плесканье не было. Наоборот, создавалась иллюзия некоторой раздвоенности. Вот вроде как смотрит Щавель на свою руку и не узнает её, будто это чужая рука. Да и сам он вроде как ощущает себя, а вроде как смотрит на себя со стороны. Серега помотал головой, пытаясь сбросить это ментальное наваждение. Внезапно он заметил, что в метрах семи от кафетерия «Поляна» стоит Вася Жомуль и пристально смотрит на него. Когда Вася подошел, Серега не заметил, он просто материализовался, и все тут. Черные с проседью Васины волосы паклей торчали в разные стороны, давно небритое лицо было грязным и расцарапанным с левой стороны, глаза налиты кровью. Одет он был в какую-то выцветшую рубашку частично без пуговиц, когда-то бывшей вроде бы клетчатой, и в черные треники с начесом. Левая штанина была разодрана, из-под неё виднелась грязная, распухшая Васина нога в каких-то белесых струпьях. Обут Вася был в такие же резиновые тапочки, как и Серега, только черного цвета, давно порванные и в месте обрыва скрученные алюминиевой проволокой. Серега смотрел на него с чувством жалости и одновременно чувством брезгливости. Внезапно ему в голову пришла гениальная мысль. Чтобы возникла волна добра и теплоты нужно сделать что-то доброе и теплое, это же так элементарно. Вопрос «что именно сделать» даже не успел побеспокоить нейроны мозга молодого бетонщика. Он понял это интуитивно, можно сказать, спинным мозгом ощутил, чего Васе Жомулю не хватает сейчас больше всего. Он налил в осиротевший после Гендальфа стаканчик оставшуюся в бутылке водку, встал и, слегка пошатываясь, проковылял к не решающемуся зайти в кафетерий Васе. Молча протянул ему стакан. Вася взял стакан, что-то прорычал низким, каким-то прогорклым голосом, и залпом выпил поднесенный стаканчик. Несколько капель потекло у него по небритой бороде. Вася вернул стаканчик Щавелю и что-то опять прорычал. Серега разобрал только одно слово – братан. Надо же, конченый алкаш Вася Жомуль считает его, Серегу Гоменюка, бетонщика третьего разряда и без пяти минут жениха красивой девушки, своим братаном. Серегу это покоробило. Вот ведь, хотел получить долгожданный приход позитивных эмоций, а вместо этого почувствовал себя оскорбленным.

– Ну все, вали давай, – Гоменюк махнул Васе рукой, будто собаку отгоняя.

Вася кивнул и не спеша похромал в сторону посадки. Серега вернулся на свое место. Открыл новую бутылку, плеснул себе в стакан. Прежде чем выпить огляделся по сторонам, мало ли, вдруг Гендальф вернулся или какой хороший знакомый появился.