Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни

Подробнейшим образом Евочка объясняла нам, как добраться до прачечной и магазина. Мы были там сто раз, но это не имело значения. Потом – где находится парикмахерская, куда надо ходить два раза в месяц, потому что Мара ужасно обрастает, до неприличия. А также – где милиция, поликлиника, аптека и остановка автобуса. Потом начиналась экскурсия по квартире с мельчайшими пояснениями, где что лежит. Она ходила из комнаты в комнату, а мы ходили за ней, как бараны на веревочке. Ходить нужно было аккуратно, потому что везде стояли трехлитровые банки и коробки. Банки стояли на столе, под столом, под диваном, под кроватью, на подоконниках и на балконе. Их было примерно сто. Или двести. В банках были варенье, компоты, соленые огурцы, томатная паста, подсолнечное масло с рынка, сгущенное молоко и вообще все, что она смогла «закрутить». В коробках были консервы и сухая колбаса. Еще там были крупы и сахар. Отдельно в белом мешочке, сшитом из пододеяльника, лежали сухарики. «Черные» в основном, потому что они нам нравятся, и «белые» на всякий случай. Всего этого спокойно могло хватить для автономного существования всех студентов не только МИСИ, но и МГУ, и Высшей школы милиции года на три. Нам это оставлялось на лето, потому что мы лодыри и будем наверняка питаться всухомятку и испортим себе желудки, а она этого не переживет. Кстати, насчет желудка. Ту т доставалась аптечка, и нам объяснялось, что от чего принимать, если что. Аптечку каждый год специально, по просьбе Евочки, собирал какой-то ее знакомый заведующий райздравотделом, и, судя по ее размерам, легко было догадаться, что больше в этом районе никого лечить не будут. Просто нечем!

Все это продолжалось часа полтора. Наконец, приезжал папа Боря на двух такси. В одно они с вещами не помещались никогда. Еще час шла погрузка. Перед самым отъездом Маруське выдавались сто рублей на проживание, с последним строгим предупреждением не тратить по пустякам. Потому что больше он не получит ни гроша, как ни проси. И если деньги кончатся, пусть живет как хочет или идет и зарабатывает сам где хочет. И все, мама умывает руки. Но, в крайнем случае, пусть немедленно позвонит Ирине Петровне, та даст, сколько нужно. Затем вручалась бумажка с телефонами милиции, скорой помощи, пожарной охраны и «Мосгаза». Напротив «01», «02», «03» и «04» было написано, куда звонить от ее имени, если что, и кого нужно попросить к телефону.

Потом машины отъезжали. Но не сразу. Раза два Евочка вылезала из машины и возвращалась домой, что бы узнать хорошо ли мы все запомнили.

Наконец, такси трогались с места. Мы стояли у кухонного окна и махали руками, как исключительно послушные дети, жутко боясь, что они передумают уезжать.

Потом машины скрывались за поворотом.

Мы на всякий случай ждали еще полчаса.

И потом наступала настоящая жизнь.

Сначала мы расселялись. Маруська занимал, по традиции, большую комнату с телевизором, я – маленькую, а Генашка поселялся в стенном шкафу. Это была такая кладовка, куда на пол стелился матрас от Маруськиной кровати и ставилась на пол же настольная лампочка с длинным шнуром, который дотягивался до розетки в коридоре. Еще ему полагался приемник «Спидола».

Правила экстерриториальности соблюдались неукоснительно. Никто не мог войти ни к кому без стука, даже ночью, включая Генашкину кладовку. Но и он сам не мог, к примеру, выйти ко мне в комнату из нее, не постучав в дверцу. Он стучал, я орал: «Войдите!», он выбирался из своего шкафа и шел в туалет.

После расселения мы сходились на кухне, откупоривали бутылку славного портвейна «777», выпивали по стакану и давали страшную клятву никому не говорить, что квартира свободна.

С этого дня дверь больше не запиралась вообще. Запирать ее было бессмысленно, звонок дребезжал постоянно, и надо было бы, в противном случае, все время вскакивать и бежать отпирать. В унисон с дверным звонком так же непрерывно звонил телефон. В квартире постоянно было человек десять. Кто-то все время приходил и уходил. Кто-то пил, кто-то ел, кто-то тренькал на гитаре, кто-то заводил магнитофон «Яуза» и крутил песни Галича и Высоцкого. Девушки были просто постоянной частью сменяемого интерьера. Запомнить их всех было абсолютно невозможно, мы все время путали их имена, но никто не обижался. Было шумно и весело. Самое интересное, что мы никому не мешали. Иногда приходили соседи, приносили кто что. Кто жареную картошку, кто арбуз, кто еще что-нибудь вкусненькое.

Под утро, когда уходили последние, мы садились играть в «Кинга». В «Кинга», потому что Генашка больше ни во что играть не умел, а нам было наплевать. И хотя играли, естественно, просто так, он беспрерывно орал, что мы его нарочно обыгрываем, что играет он лучше нас, нам просто везет, и все!

Потом он швырял карты, заявлял, что «Геночке надоело все время быть в заднице!», и запирался в своем шкафу с криком, что больше он с нами не играет.

Назавтра все повторялось сначала.