ПлоХорошо. Окрыляющие рассказы, превращающие черную полосу во взлетную

Мой муж умудрился передать мне передачку в неприемное время. Там были фрукты и моя любимая подушка с розовыми рюшками: муж хотел, чтобы мне было уютно в своей кровати, даже если она больничная.

Я стала угощать фруктами своих однопалаточниц.

К новой женщине тоже подошла, протянула персики, сказала:

– Вы не обедали, поешьте…

И тут она вдруг разрыдалась. Громко и протяжно. Чужая забота срезонировала в истерику.

Мы позвали медсестру, та принесла успокоительное.

Поздно вечером Надя (так звали женщину) рассказала нам свою историю. Собственно, истории никакой и не было. Всю историю можно было уместить в три-пять слов.

Просто ее, беременную, избил гражданский муж. И куда ей теперь – не понятно. Выйдет из больницы – и некуда. К старенькой маме в покосившуюся хибарку на краю деревни, на краю страны? Где ни врача, ни учителя, только спившиеся односельчане? С младенцем?

А других вариантов нет.

Той ночью мы впятером сидели на Надиной кровати и обещали ей, что все наладится. Что мы найдем варианты. Поможем снять квартиру. Придумаем работу. Света сказала, что слышала о кризисном центре для беременных, оставшихся без средств к существованию. Мы гладили Надю по плечам и по голове, шептали ей: «Главное, что с ребенком все в порядке», – а она плакала и говорила: «Девочки, что бы я без вас делала!»

Когда она вышла умыться, мы со Светами успели обсудить, что хуже гада, чем мужик, поднимающий руку на беременную женщину, невозможно придумать.

Я в ту ночь долго не могла заснуть. Меня потрясла ее история. Я часто пытаюсь поставить себя на место другого человека, чтобы понять мотивы его поведения, но представить себя на месте Нади я категорически не могла: сердце начинало учащенно биться, когда я представляла, как кто-то замахивается на мой живот. А представить в роли «кого-то» любимого мужа не могла тем более.

Утром я проснулась рано и случайно подглядела, как Надя переодевается. У нее на животе, слева, была огромная синяя гематома. Я ужаснулась и не смогла отвести взгляд.

Надя порывисто отвернулась. И я тоже. Нам обеим было стыдно, только по разным причинам.

На утреннем обходе врач осмотрел внимательно Надин живот и спросил сочувственно:

– Вы заявление на него написали?

Мы все поняли, о ком речь.

– Нет, – сказала Надя. – Не хочу ни с кем воевать.

Когда врач вышел, одна из Свет спросила у Нади:

– Ты уверена, что не хочешь его наказать?

– Уверена. Я во многом сама виновата, – ответила Надя.

– Сама себя ударила ногой в беременный живот? – не выдержала я.

– Он не бил меня в живот, он толкнул, и я сама налетела на спинку кровати…

Мне показалось, что Надя его защищает, но это было так невероятно, что я убедила себя, что мне именно показалось. Какая разница: толкнул или ударил. Это в любом случае насилие.

На следующий день мы отыскали телефон кризисного центра для беременных женщин, оставшихся без средств к существованию, звонили туда, диктовали паспортные данные Нади, описывали ситуацию и необходимую помощь. Заявку у нас приняли, обещали рассмотреть и разработать индивидуальную программу реабилитации для Нади (поиск работы, жилья и так далее).

Все это время сама Надя безучастно лежала на кровати. И в тот день, и дальше. За полторы недели она умудрилась, почти не вставая, похудеть на семь кило. Оказывается, стресс весит примерно килограмм живого веса в день. Ее синяк на животе стал желтым, она мазала его какой-то мазью на основе облепихи, которую подарила Света.

В среду, спустя десять дней, я надолго ушла из палаты: собирать документы на выписку и выяснять бюрократические подробности, почему нельзя уйти на выходные. Очень хотелось скорее домой.

Когда вернулась, увидела, что на Надиной кровати сидит небритый мужчина, а самой Нади нет.

– А где Надя? – спросила я.

– Ушла воду в банку наливать, для цветов, – мужчина кивнул на астры.

– Ясно, – кивнула я.

Тут вернулась Надя, а одна из Свет из коридора заглянула в палату, схватила меня за руку и утянула в коридор.

– Это он, – зашептали Светы.

– Кто «он»? – не поняла я.

– Муж. Надин…

У меня вытянулось лицо.

– Наверное, их нельзя оставлять одних, – сказала я испуганно. – А вдруг он опять?…

В моем понимании человек, который однажды ударил беременную женщину, живет очень напряженно: у него все время чешутся кулаки, а он их упорно чешет, пытаясь остановить самого себя от очередного удара.

– Ну, мы рядом. Тут. Если что. Над душой стоять тоже не вариант. Им же надо про все поговорить. Про вещи, про развод… – неуверенно предположила Света.

Мы честно простояли полчаса в коридоре, а потом решили одну из Свет отправить на разведку. Было как-то тревожно.

– Девочки, да заходите все, что вы как не родные, – крикнула Надя в робко приоткрытую Светой дверь.

Надю было не узнать. Разрумянилась, волосы прибрала, халат кокетливо подвязала, талию отметила.

Какое-то воплощение стокгольмского синдрома, в котором жертва пытается понравиться террористу.

– Это девочки мои, я тебе про них говорила, – смущенно лопотала Надя и было не понятно: это она нас смущается или его. – Три Светы и Оля, представляешь?

Она неестественно засмеялась.

Всем было ужасно неловко.