По делам нашим

Поправившись с делом, отец Офонасий стал выходить из хлева. Он распахнул дверь и… ударил ею в спину стоящему человеку, в руках мешок. Человек дёрнулся и быстро развернулся. "Прощения прошу", – сказал отец Офонасий, думая, что натолкнулся на Фёдора. Но даже при тусклом свете стало ясно, что это не Фёдор. "Ты кто?" – спросил отец Офонасий, удивляясь числу бродящих по ночи во дворе людей. "Я то? Я вот кто!" – ответил человек, и крепкий, сногсшибательный, умопомрачительный удар прилетел в лицо отца Офонасия.

После такого удара священник поднялся не сразу. Понятно, что мужика-драчуна и след прослыл. Отец Офонасий и вспомнил о нём не сразу. А вспомнив, метнулся в одну сторону, в другую и столкнулся с Фёдором. "Федор, где мужик? Высокий, лохматый, бьёт – будь здоров". Фёдор уставился на батюшку, соображая, потом сказал: "Дык, нет никого, ни мужиков, ни баб. Померещилось, чай, батюшка". – "Как же, померещилось. Искры из глаз посыпались. Едва дух из меня не вышиб. Синяк будет. Фёдор, и мужики, и бабы шлындают у тебя по усадьбе".

Фёдор пробормотал что-то невнятное в ответ и собрался уйти от неудобного разговора. "Погоди, Фёдор, – остановил его отец Офонасий. – Можно ли где здесь перемахнуть через тын легко?" Фёдор подумал недолго и ответил: "Дык, у хлева куча навозная. Рядышком с тыном. Сигай через тын – не хочу". – "Ага, пошли-ка, поглядим".

Они вернулись к хлеву. За его углом натолкнулись на кучу навоза, громоздящуюся более чем на половину высоты тына. "Здесь он, шельма, перескочил, – решил отец Офонасий. – Мыслю, при свете и следы его на навозе легко найдём. Так. А харчи хозяин здесь же нашёл?"– "Дык, где-то здесь, в соломе". – "А ты чего, Фёдор, всё дыкаешь? Почайский?" – "Почайский, – расплылся в улыбке Фёдор. – Моих-то никого не осталось. Татары угнали. Прибился я здесь. А в Почайке ближний сродственник мне Пахом". – "Вон как". И между ними затеплилось что-то единящее, и завязался разговор о Почайке, общих знакомых, общих заботах и делах давно минувших дней.

Утром усадьба пробудилась и подалась к ежедневным, будничным заботам. Отец Офонасий, смущая помещика подбитым глазом, посвятил Алексея Акинфиевича в события ночи. На стене светёлки прибавился берестяной лоскут с рисунком.

Помещик помрачнел. "Чем дале, тем боле не нравится мне этот случай, – сказал он. – Может, прекратить? Шут с ним, с перстнем. А за дочерями я сам послежу". – "Может и прав бы ты был, Алексей Акинфиевич, кабы само по себе происходило. А как тут… и пришлый замешан? Как бы большей беды не случилось".

Только Алексей Акинфиевич собрался с мыслями что-то ответить, в дверь светёлки постучали. На пороге появился Ерофей. Отдышавшись, он сказал: "Такая новость, хозяин. У Поганкина леса, где наша пашня, мужики мертвяка нашли. Собрались было сев начинать, а глядь – мертвяк. Убиенный. Похоже, зарезали. Не из наших мёртвый". – "Из каковских?" – "Неведомо. Может, беглый. Там некие вещи разбросаны. Мы не стали трогать. Может, отец Офонасий посмотрит?" Отец Офонасий живо откликнулся: "Непременно посмотрим, непременно".

И они, отец Офонасий, Алексей Акинфиевич, Ерофей, оседлав коней, отправились к Поганкиному лесу, находящемуся в версте от усадьбы. Мертвец лежал на боку, скорчившись, одна рука вытянута вперёд, другая подвернута под тело. По внешнему виду отец Офонасий не мог уверенно сказать, что это был встреченный им ночью мужик. Однако изношенные лапти покойника оказались измазаны навозом. "Ты был у хлева", – сделал вывод отец Офонасий. "Вот и нет пришлого", – отозвался Алексей Акинфиевич. Отец Офонасий огляделся – мешка нигде не видно. Унёс кто-то мешок? Могли, конечно, и мужики позариться. Отец Офонасий посмотрел дальше. Чуть в стороне лежали шапка убитого и какой-то кусок бересты. Подняв бересту, священник увидел, что это самодельные ножны. "Ножа не было?" – спросил он. Нет, никто ножа якобы не видел. А если взяли, то ни в жизнь не признаются. Так, а это что? Отец Офонасий наклонился и поднял… сухарик.. Рядом с местом, где лежал сухарик – сильно накрошено.

"Наверное, мешок выворачивали, что-то искали". Отец Офонасий положил сухарик в рот. "Такие сухари, Алексей Акинфиевич, у тебя в поварне сушат. Очень вкусные'. – "Мария?" – нахмурился Алексей Акинфиевич. "Сушит Мария, а с остальным разбираться след". Отец Офонасий осмотрелся тщательно вокруг, но больше ничего не заприметил. Тогда он взял мертвеца за плечо и перевернул его на спину. "Скорее всего на шайку нарвался, что пошаливать стала", – сказал Ерофей. Лицо покойника исказила боль. Кровавое пятно расплылось по левой стороне зипуна. "А удар-то умелый", – сказал Алексей Акинфиевич. "А могла женщина ударить?" – спросил отец Офонасий. "Какая с ножом ловка". Крестьяне перекрестились над покойником. "Упокой, Господи, душу раба твоего. Отходили твои ноженьки по земле, отбегали. Ради чего ты суетился? Нам то не вемо. На что жизнь свою потратил, и как она с тобой обошлась? Не вемо. Пусть грехи твои будут не тяжкими, а остальное тебе проститься, и душа успокоится и да пребудет в мире. Аминь"