По делам нашим

Из поварни пришла Мария, стояла недолго, затем подошла к Ерофею и о чем-то коротко переговорила с ним. Тут же откуда-то появился Фёдор. Он заглянул под рогожу, внимательно, не торопясь, рассмотрел покойника. Отойдя, разговаривал с Ерофеем, что-то доказывал.

Алексей Акинфиевич обратился к священнику: "Теперь-то, батюшка, твоё дело, думаю, окончено. Перстень вернули, дочерей моих разъяснили. Покойника отвезут в уезд. Лиха беда умереть, а там похоронят. Кончено". – "Не совсем. Кто-то ведь был в пособниках у убиенного. Кто-то его порешил у Поганкина леса". Отец Офонасий ткнул пальцем в кусок бересты на стене с перевёрнутым вопросительным знаком: Тогда его так писали. Алексей Акинфиевич продолжил своё: "Пособник, чаю, теперь угомонится. Его теперь не выявишь. Если в бега не подастся". – "Да теперь, после рассказа твоих дочерей, проще пареной репы. Я ведь почти наверняка знаю, кто пособник", – заявил отец Офонасий спокойно. "Как так?! Знаешь? Что же, и скажешь кто?" – "Чуть-чуть погодя, Алексей Акинфиевич. Сегодня скажу, потерпи немного. Вернее, он, пособник, сам себя должен проявить, я мыслю". – "Чудно, отец Офонасий. Ходил, ходил по усадьбе, сабелькой поиграл, лошадям в зубы заглядывал – и знаешь пособника". – "Мне только движение нужно, – задумчиво сказал отец Офонасий. – Пройдусь я по усадьбе, Алексей Акинфиевич. Ничего, если где от твоего имени говорить буду?" – "Худого, мыслю, не скажешь, а от доброго и сам не откажусь". – "Дело".

Отец Офонасий пошёл во двор, возбуждённо бормоча: "Ах ты, совушка-сова, ты большая голова, ты на дереве сидела, головую ты вертела, с дерева свалилася, в яму покатилася".

Перво-наперво он посетил поварню. Мария и её помощницы, как и обычно, пребывали в работе. Мария ловко разделывала большим ножом мясо барана. Тут же хлопотали и Люба с Глашей. Священник подступил к Любе: "А что, Любушка-голубушка, сплела мне лапти? Мне ведь скоро домой собираться". Люба засмеялась: "Не забыл про лапоточки-то, батюшка. Один сплела, завтра второй завершу". – "Точно, не обманешь?" Люба опять засмеялась: " Как можно?" Тогда отец Офонасий повернулся к Глаше: "Никак ты опять плакала, дочка? Покойник так тебя расстроил?" Глаша вздрогнула, ничего не ответила, глянула на Любу и потупилась. Люба в этот раз не засмеялась, а как-то криво усмехнулась: "Что же делать, батюшка. Наша Глаша и над пропащей птичкой плачет и хворую собачку или кошечку пожалеет". – "Божья душа, Божья душа", – внимательно глядя на Глашу, сказал отец Офонасий. В это время к ним подошла Мария: "Отец Офонасий, ты не за сухариками пришёл?" – "И от сухарика не откажусь. А только Алексей Акинфиевич велел передать, чтобы ты угощение какое приготовила для губного целовальника". – "Целовальника? Когда же он появится?" – "Сегодня вечером или завтра утром". – "Это из-за покойника?" – "Из-за него болезного. Но не только. Он здесь розыск и облаву должен устроить. У убитого ведь подручный имелся. Ничего, от Никодима не уйдёшь, не скроешься". – "Вот прибавил ты мне забот, батюшка. Не было сороки, а гости у порога", – озабоченно сказала Мария. "Сухарик-то дашь, Мария?" – "Бери, батюшка. На здоровье. Благослови перед уходом".

Алексей Акинфиевич распоряжался возле подводы с телом мёртвого. Тело он велел перевезти на задний двор и опустить в ледник, погреб для скоропортящихся припасов. Лошадь чувствовала покойника и вела себя беспокойно. Собаки то поскуливали, то тревожно рычали. Алексей Акинфиевич сделал ещё несколько распоряжений и собрался идти в дом, как увидел выходящим из поварни отца Офонасия. Алексей Акинфиевич усмехнулся. Отец Офонасий по выходу сунул в рот что-то, очевидно, сухарь. Алексей Акинфиевич решил подождать священника и пошутить с ним, мол, не поешь толком, будешь волком. Отец Офонасий и направился в сторону помещика. Но тут ему преградил путь Пров и заговорил с батюшкой. К ним вскоре, как бы невзначай, подошёл со стороны Харитон, который, однако, в разговор почти не вступал, а больше зыркал вокруг, как бы следя, чтобы кто-либо нежелательный не подошёл к ним.